Юрий Гальперин - Воздушный казак Вердена Страница 60

19 июля 1916 года Эдуард Пульпе, вылетев на очередное задание, опять остался верен себе, вступив в бой сразу с пятью немецкими самолетами… Последний бой…»

Строгий документ позволит и нам увидеть это героическое сражение русского авиатора. Я нашел его в делах французской военной миссии в России — копию акта об обстоятельствах гибели Эдуарда Пульпе. «…Опрашивая свидетелей, изучив обломки самолета, случившееся представляется так: в семь часов утра пролетело пять вражеских истребителей. Через некоторое время над ними появился один наш истребитель, атаковавший противника. Два вражеских самолета обратились в бегство, в то время как остальные втянулись в бой с нашим самолетом, который после множества атак на врага резко упал на левое крыло и закрутился. На высоте триста метров он выпрямился и упал вертикально на землю…» В этом весь Пульпе — ни минуты не думая о явном неравенстве сил, он первым бросается на врага. Один против пяти!

«После изучения обломков самолета, — фиксирует акт, — следует, что во время воздушного боя была перебита тяга элеронов, вследствие чего самолет потерял управление. Пилот был ранен в левую руку и в область поясницы.

Падение превратило самолет в бесформенную массу. Мотор ушел в землю на пол-аршина…» Пульпе и раненым продолжал бой. На какой-то миг на высоте трехсот метров ему удалось справиться с покалеченным «ньюпором» — вывести его из штопора, появилась надежда, что машину удастся посадить, но…

Бой проходил на глазах у пехоты. К упавшему самолету тут же подбежали солдаты, герой летчик был еще жив. Он простонал: «Пить…» — и скончался на руках русских солдат, на родной русской земле. Вот строки из его последнего, неотправленного письма:

«Б груди каждого летчика горит одно желание, одна мысль: я пошел защищать Родину. Ей нужна моя жизнь, и я с радостью отдаю ее. Не нужно мне хвалы и венков, лишь одного хочу — победы… Умру как все. Мои мысли будут о тебе, мое Отечество Россия, о моей колыбели — Латвии. Я отдаю им себя всецело — свою жизнь и кровь — во имя будущего: победы и славы…»

Это письмо-завещание, последнее слово патриота, человека внешне сдержанного, но «с вулканом в сердце».

Вместе с Россией гибель Пульпе оплакивала и Франция. Верховный главнокомандующий маршал Жоффр издал специальный приказ:

«Одно из сообщений штаба Русского Верховного командования от 20 июля 1916 года отмечало выдающийся по мужеству и хладнокровию дух русских летчиков в воздушном бою в Козельском районе. При этом погиб геройской смертью младший лейтенант французской службы Эдуард Пульпе. Превосходный летчик-истребитель, отличный офицер, образец наиболее высоких воинских доблестей, храбрость которого сделалась примером для всей французской авиации. Умный и серьезный, спокойный и отважный, весьма искусный в летном деле, он в первые дни немецкого наступления под Верденом выполнял на ничтожной высоте отважные разведки, которые дали командованию сведения чрезвычайной важности, причем он сбил четыре вражеских аэроплана.

Там, в своем отечестве, им защищаемом в борьбе с врагом, ему суждено было найти славную смерть… Авиация… теряет в нем одного из самых искусных и отважных летчиков. Его великий пример вдохновит его товарищей к дальнейшим подвигам».

Нечасто в истории войн отдают главнокомандующие такие приказы. Прах героя с почестями отправлен на его родину — в Ригу. Петроградская газета «Новое время» печатает отчет о похоронах:

«В синих куртках… громадной толпой летчики шли за гробом погибшего товарища. Рига хоронила Эдуарда Пульпе…

Имя латыша, прогремевшее в союзной Франции, пронеслось по России и докатилось до Риги… Погибший в неравном бою… авиатор окончил Московский университет, был оставлен при нем… считался еще до войны одним из русских теоретиков воздухоплавания.

Сильный телом и духом, человек исполинского роста, с громадной волей… и в жизни и в смерти был рыцарем…»

Вот, казалось бы, и все, что можно рассказать об одном из первых летчиков-истребителей мировой авиации. Больше материалов найти не удалось.

В который уж раз перечитывая и поправляя написанное, я опять задумывался над заключительными строчками некролога: «окончил Московский университет… Считался одним из теоретиков…» Что это? Присущая некрологам некоторая завышенность всех оценок или нечто большее? Каждый документ приносит что-то новое. Вот узнали, где учился, — факт биографии, он «теоретик воздухоплавания»? Может быть, в самом деле и тут был незауряден, как проверить? Ни родных, ни близких — никого нет из семьи, кто расскажет о его юности.

А где хранятся дореволюционные архивы университета? Остаются ли документы студентов, вот что нужно узнать!..

— Все старые документы могут быть только в Московском городском архиве, — сказали в университете, — а что тогда хранили, да и что сохранилось — трудно предположить. Попытайте счастья. Городской архив доживал свои годы в старинном потрескавшемся особнячке, еще более ветхом, чем собранные там документы. Скрипучая лесенка, каморки кабинетов в перегороженных барских хоромах разрушали доверие к возможностям живущего здесь учреждения. А встретили очень доброжелательно. Директор архива Маргарита Михайловна Валуева с заметным интересом выслушивает рассказ о том, кто такой Пульпе.

— Удивительный человек, как жаль его… А на каком же факультете он учился?

— Не знаю. Какие факультеты были в МГУ до революции? Начинаем вместе рассуждать, чему должен был обучаться Пульпе.

— Медицинский, юридический отпадают, так?

— Вне всяких сомнений. Вероятно, математика, физика… Точные науки.

— Вы говорите, воздухоплаванием занимался?

— Предположительно. Это могло быть и увлечением…

— Хорошо, попробуем поискать. В каком году он кончил?

— Понимаете… Тоже не знаю… Вы уж не сердитесь…

— Ладно, давайте исходить из года рождения, тогда приблизительно можно определить… Разве списки всех выпусков пересмотришь, это же сами подумайте…

Сейчас лопнет терпение милой женщины, ведь и этого я не знаю!

— Маргарита Михайловна… Пульпе родился в тысяча восемьсот восемьдесят… Последняя цифра в единственном документе стерлась…

То ли мое умоляющее выражение лица, то ли доброе сердце директора, скорее всего оно, только Маргарита Михайловна тяжело вздохнула и спросила:

— А потом его жизнь по годам вам известна? Где работал? Еще что-нибудь…

И вот мы опять высчитываем, сколько лет могло быть человеку, если в 1913 году он стал летчиком, а до этого преподавал в гимназии, если учесть, что принимали в университет после гимназии в таком-то возрасте…