Фритьоф Нансен - «Фрам» в Полярном море Страница 60

Иохансен наклонился с фонарем над останками.

– Ну, вы довольны, Иохансен? Нет больше на свете вашего недруга.

– Нет, мне жаль.

– Почему?

– Мы не стали друзьями перед его смертью.

Новых медвежьих следов не нашли и, взвалив трупы собак на плечи, направились к дому. По дороге я спросил у Педера, что это у него, в сущности, вышло с медведем.

– Да видишь ли, когда я пришел с фонарем, гляжу – у фалрепа кровь. Понятно, это могли и собаки сами себя поранить. Но под фалрепом на льду разглядели следы медведя. Тогда, видишь, мы пошли на запад, а все псы помчались далеко впереди. Отошли это мы немножко – слышим, впереди страшный гвалт, гляжу – прямо на нас несется зверюга, и вокруг него собаки скачут. Как разглядели мы, что это такое, так со всех ног к кораблю припустились. Мугста был в комагах и дорогу знал лучше, так он, видишь ли, добежал до судна скорее меня; а я в деревянных башмаках отстал, да еще впопыхах наскочил на большой торос, западнее корабля, знаешь?

Тут я обернулся, посветил фонарем назад, чтобы посмотреть, нет ли медведя; ничего не разглядел и побежал дальше, да и грохнулся там в торосах, поскользнулся на своих деревянных подошвах. Ну, вскочил и пустился дальше по ровному льду, прямо к судну. Вдруг вижу, что-то темное подходит ко мне справа; сперва я подумал – собака; в темноте, видишь ли, нелегко разобрать. Но не успел я разобраться, как оно прыгнуло прямо на меня и цап в бок. Руку-то, видишь ли, я поднял вот так, он и вцепился мне в бедро, а сам ворчит и фыркает.

– Что же ты подумал в эту минуту, Педер?

– Что я подумал? Признаться, я подумал, что конец мой пришел, вот что я подумал. Оружия при мне никакого, я взял да и хватил его фонарем по морде так, что фонарь отлетел далеко на лед. А медведь от неожиданности присел и глядит на меня. Я хотел было бежать дальше, но он поднялся, – хотел опять меня цапнуть или еще что, не знаю. Да тут примчалась собака; он ее увидел и пустился за ней. А я – к себе на судно.

– Кричал ты, Педер?

– Кричал? Да я орал во всю глотку! – Можно было поверить: он совсем охрип.

– Ну, а куда же девался Мугста?

– Да, видишь ли, он добрался до судна куда раньше меня; но не додумался крикнуть других, а схватил со стенки ружье и решил, что один справится. А оно у него не выстрелило, и медведь отлично мог сцапать меня под самым его носом.

Тем временем мы подошли к кораблю; Мугста, слышавший с палубы конец разговора, стал оправдываться, чтобы над ним не тяготело обвинение. Он сказал, что подбежал к трапу как раз, когда Педер закричал. Трижды он прыгал и падал, прежде чем ему удалось попасть на борт. Времени у него осталось ровно столько, чтобы схватить ружье и кинуться на помощь Педеру. А медведь, выпустив Педера, погнался за собаками, и вокруг него опять заметалась вся свора.

Он прыгнул и подмял под себя одну собаку; тогда остальные вцепились в него сзади, и он вынужден был выпустить свою добычу и защищаться. Потом он прыгнул на другую собаку, и снова на него набросилась вся свора. Так они плясали взад и вперед по льду, пока не приблизились к кораблю. Там, у самого фалрепа, стояла собака, просясь на борт. В один миг медведь прыгнул на нее и… распростился с жизнью.

Расследование на корабле показало, что крючок ошейника Черныша был совсем выдернут; у Старика (Гаммелена) ошейник переломан; у третьей собаки крючок лишь слегка отогнут, так что не похоже, чтобы это сделал медведь. У меня появилась слабая надежда, что собака еще жива, но сколько ее ни искали, найти не могли. В общем, досадная история. Позволить медведю безнаказанно взобраться на судно и потерять сразу трех собак! Плохо у нас с собаками, теперь осталось всего двадцать шесть. Большая бестия этот медведь, даром что мал. Сперва вскарабкался по трапу, отбросил в сторону стоявший перед трапом ящик, затем кинулся на ближайшую собаку и уволок ее.

Утолив первые муки голода, он явился за вторым блюдом; если ему дали бы волю, негодяй продолжал свои подвиги до тех пор, пока не осталось бы ни одной собаки. После этого он, пожалуй, спустился бы потихоньку вниз и «помахал бы на прощанье рукой» Юллу в камбуз. Не думаю, чтобы Черныш чувствовал себя приятно, когда стоял на привязи в темноте и смотрел, как медведь лезет на борт!

Когда, после всей этой медвежьей суматохи, я спустился вниз, Юлл, стоя в дверях камбуза, сказал:

– Ну, сегодня, значит, Квик ощенится. У нас на борту всегда так: либо ничего, либо одно за другим так и сыплется, словно рождественский снег.

И он угадал: вечером, когда все сидели в кают-компании, пришел Мугста, охотно возившийся с собаками, и сообщил о появлении на свет первого щенка. Вскоре появилось еще два. Это было бальзамом для наших ран. Квик получила хороший, теплый, обитый мехом ящик наверху в коридоре правого борта; там так тепло, что она лежит вся в испарине; надеемся, что щенки останутся живы, хотя снаружи трещит тридцатиградусный мороз.

Сегодня, кажется, все попризадумались над тем, каково без оружия ходить на лед. Появились на свет наши штыки-ножи (bajonetkniven); я тоже запасся таким товарищем. Должен признаться, что до сих пор я был убежден в невозможности здесь, так далеко на севере, да еще в середине зимы, встретить медведя. Мне и в голову не приходила мысль о такой встрече, когда совершал продолжительные прогулки по льду и когда у меня не было даже перочинного ножа в кармане. Опыт Педера показал, что при всех обстоятельствах хорошо иметь под рукой хотя бы фонарь. Отныне в обиход для постоянного ношения при себе вводятся длинные ножи.

Потом Педера часто поддразнивали тем, что он отчаянно кричал, когда его схватил медведь. «Гм… кричал, – говорил он, – послушал бы я, как вы кричали бы! Я кричал тем храбрецам, которые боялись испугать медведя и шагали сразу по семи аршин».

«Четверг, 14 декабря. «Ну, Мугста, сколько у вас теперь щенят?», – спросил я за завтраком. «Теперь пять». Но немного спустя он пришел с известием, что их, по крайней мере, двенадцать. Помилуй бог, вот вознаграждение за потери! И все-таки мы очень обрадовались сообщению Иохансена о том, что он слышал далеко на льду, на северо-западе, вой пропавшей собаки. Многие пошли послушать. Да, явственно слышен вой. Он звучал так, будто собака сидит на месте и воет в отчаянии.

Быть может, она находилась у какой-нибудь трещины, через которую не могла перебраться. Блессинг, оказывается, тоже слышал этот вой на своей вахте ночью, но он был дальше на юго-западе. Когда Педер после завтрака вышел наверх, чтобы накормить собак, пропавший пес стоял у фалрепа, просясь на борт; он сильно изголодался и первым делом бросился прямо к кормушке; вообще же оказался целым и невредимым.

Вечером пришел Педер и рассказал, что слышал шаги медведя на льду; он был в этом совершенно уверен; и он и Петтерсен стояли и слушали, как зверь царапает лапами по насту. Я набросил на себя меховую блузу, схватил двустволку и поспешил наверх. Весь экипаж уже стоял на корме, всматриваясь в ночной мрак. Спустили Уленьку и Пана и пошли в том направлении, где должен был находиться медведь. Стояла непроглядная темь, но если только есть след, собаки должны его учуять.