Степан Швец - Под крыльями — ночь Страница 61

Пришлось согласиться. Петр Георгиевич был нездоров, и жена и невестка сопровождали его в больницу. Мы встретились при подходе к дому.

— Петр Георгиевич, смотрите, кого я привел, — сказал Григорий Карпович, здороваясь с семьей Москатовых и показывая на меня. Все повернулись в мою сторону.

— Докладываю, — начал я по всем правилам, — Ваши, Петр Георгиевич, пожелания — быть Героем Советского Союза — выполнены. Докладывает гвардии майор Швец.

— Дорогой мой, поздравляю! Ну-ка, женщины, отпустите меня, дайте мне расцеловать героя, — и Петр Георгиевич обнял меня и по-отечески трижды поцеловал. — Ну, а теперь, дорогие мои, видите — я под конвоем. Женщины ведут меня в больницу, и не подчиниться им я не могу. А на завтра я вас приглашаю к обеду.

Приглашение было принято. За обедом Петр Георгиевич много расспрашивал о боевых действиях авиации, о друзьях, боевых эпизодах, а рассказать к этому времени уже было о чем.

К вечеру я распрощался с гостеприимными хозяевами и с семьей и — снова в часть, снова в бой.

Старшина по званию и по призванию

Линия фронта отодвигалась на запад, продолжительность полетов к переднему краю противника всё увеличивалась. Назрела необходимость перебазироваться ближе к фронту.

В середине октября мы покинули насиженное место. Впервые за всю войну расположились на аэродроме, который еще недавно занимали немцы и который нам неоднократно приходилось бомбить.

Летный состав разместился в селе километров за семь от аэродрома. Тсхсостав должен находиться на аэродроме, поближе к самолетам, а жить там негде. Нужно было рыть землянки.

Для меня и штурмана Кириллова старшина Шкурко приготовил квартиру в деревенской избушке. Домик состоял из сеней и одной комнаты, перегороженной пополам. В одной половине, где была русская печь, находилась хозяйка с детьми, другую занимали мы со штурманом.

Керосиновая лампа, скрипучий пол, низкий потолок… Мне, чье детство и юность прошли в деревне, показалось, будто я после долгих странствий вернулся домой и никакой войны нет. А по вечерам кругом первозданная тишина, только слышно, как снаружи по-осеннему завывает ветер.

Я задремал и привиделось мне, будто я — мальчишка, сегодня воскресенье, можно поспать подольше. От печи тянет живым теплом, в топке потрескивают высушенные головки подсолнечника. Сквозь сон я слышу это потрескивание и догадываюсь, что мама собирается печь пироги с картошкой, смешанной с печенкой. Это моя любимая еда, и мама знает об этом.

Скоро она позовет меня, я поднимусь, выспавшийся, посвежевший, обольюсь у колодца холодной водой — и в дом. А на столе уже стоит макитра с горячими подрумяненными пирогами…

А печка всё потрескивает, это уже не сон, и я блаженно раскрываю глаза…

Дощатая перегородка, чужая хата мгновенно возвращают меня из далекого далека. И нет детства, нет мамы, только потрескивают дрова в русской печи. Недавнее радостное чувство сменяется привычной сосредоточенностью. Война еще не кончена, впереди много боев, нужно держаться…

Начались боевые полеты. Ночью летаем, днем продолжаем готовиться к зиме. Особенно достается техническому составу. Обмундирование у наших техников поизносилось. К зиме необходимо людей одеть, обуть. Старшине Шкурко приказано: только появится на складе обмундирование, оформить документы и организовать получение.

Обмундирование есть, документы оформлены, но вот получить его никак не удается. В течение недели ходит старшина на склад, к начальнику вещевого довольствия, и изо дня в день повторяется одно и то же:

— Здравствуйте, товарищ начальник.

— Меня здесь нет. Приходите завтра…

Шкурко — старшина по званию, по должности и по призванию. Старшина эскадрильи — это главный ее хозяйственник, и от того, как он работает, зависит материальное благополучие всех. Старшиной я был доволен. Среднего роста, коренастый, с широким полным лицом, неповоротливый на вид и немногословный, он был неутомим и вездесущ. Ему не надо было приказывать, напоминать. Незримою тенью он следовал за командиром. Заранее предугадывал, когда, где и какое будет совещание, собрание, заседание, и старался «быть под рукой». При получении боевого задания ему как будто на КП и делать нечего, а он сидит незаметно где-нибудь в уголке недалеко от командира, лицо флегматичное, сонное. И вдруг какая-нибудь маленькая заминка, связанная с решением технического вопроса, надо срочно вызвать инженера; я поднимаю голову, ищу глазами, кого бы послать, и встречаюсь со спокойным взглядом Шкурко. «Я уже распорядился, товарищ командир. Инженер сейчас будет здесь». Действительно, через минуту входит инженер… Вот таким был старшина Шкурко.

Стоило ему только услышать наш разговор с инженером эскадрильи Плахотником о том, что пора строить на зиму землянки для техсостава, но трудно с лесом для перекрытий, надо нажимать на БАО, — и он сразу сделал для себя вывод. Обследовал вокруг аэродрома территорию, обнаружил какое-то оставленное немцами строительство и всё, что оказалось пригодным, привез в эскадрилью. На строительстве землянок закипела работа.

Только с обмундированием у Шкурко ничего не получалось. Он уже не ожидал моих расспросов, а сразу при встрече докладывал: заявка и ведомости готовы, угадать бы лишь время, когда будет свободен зав-складом…

Так и не было конца этой проволочке с экипировкой техсостава, пока не подвернулся случай, ловко использованный старшиной. Но прежде чем рассказать о том, как закончилось единоборство старшины с деятелем вещевого снабжения, мне придется немного отвлечься в сторону.

…Фронт стабилизировался. Противник подтягивал резервы, имея, видимо, намерение подольше задержаться на укрепленном рубеже. Нашей задачей было бомбить скопления войск и техники на аэродромах, железнодорожных узлах, перегонах и почти у самой линии фронта. Полет до Орши занимал всего два часа, и мы делали по два, а молодые летчики даже по три вылета.

Обстановка деловая, настроение у летных экипажей бодрое. Так всегда бывает при интенсивной боевой работе. Но вскоре хорошая погода сменилась осенним ненастьем. Октябрь брал свое. Ветер, низкая облачность, мелкий моросящий дождик, проникающий, кажется, во все поры… Летные экипажи в боевой готовности № 1 коротали ночи на КП, слушая, как барабанит по стеклам дождь. Непогода и безделье делали всех злыми, раздражительными.

В одну из таких ночей мне выпало лететь на разведку погоды. У линии фронта она для боевой работы была непригодной. Земля передала распоряжение обследовать район действия на 150 километров в глубь территории, занятой противником. Там погода оказалась еще хуже, меня прижало облачностью к самой земле, и я вынужден был пойти на набор высоты в облака.