Николай Храпов - Счастье потерянной жизни - 3 том Страница 61

Шестнадцать лет назад он последний раз сидел в собрании, пел в хору рядом с матерью — Лушей, декламировал стихи за одним столом с отцом…

После ужина все перешли за стол в комнату, и Лида, продолжая свое повествование, показала фотографию ташкентской молодежи и хора. Павел долго, жадными глазами, с восхищением, осматривал это, невиданное им ранее, общество молодежи и был удивлен тем, что снимок сделан перед отъездом Лиды на Колыму. Открыв Библию, Женя прочитал из 132 Псалма: "Как хорошо и как приятно жить братьям вместе! Это как драгоценный елей на голове…ибо там заповедал Господь благословение и жизнь навеки".

После чтения все склонились на колени и долго изливали перед Господом свои изболевшие сердца в молитве. Окончив молитву, Павел до полуночи списывал из Библии тексты в записную книжку. Затем, распрощавшись, вышел к пойме реки Детрин на то место, которое они с Женей назвали "Жертвенником". Огромное дерево, вывороченное ураганом, лежало стволом на земле, а, поднятыми вверх корнями, напоминало шалаш садовника. Пурга намела кругом такие сугробы, что под коряжиной царило полное затишье. Павел, зайдя туда, вспомнил, как два года назад они, по-братски обнялись на этом месте с Женей и назвали его молитвенным жертвенником, однако сюда больше не заходили. Теперь же Владыкин так рад был этому уединению, что, оттоптав ногами снег, склонился на колени в горячей молитве. Именно теперь, здесь, он ощутил ту близость к Господу, которую, когда-то так незаметно, утратил. Огонь в его груди разгорался, не подобно таежному костру, а вспыхнул ярким светильником, как в скинии Моисеевой. Душа была полна блаженства, так что в ней не было места другим желаниям, как только: "Жить для Иисуса, с Ним умирать…"

Он возвратился в комнату далеко за полночь и, ложась спать, любовно прижимал к груди книжечку со списанными местами из Библии; она в эти часы стала для него самым дорогим сокровищем.

Вечером, после занятий, Павел решил зайти в кочегарку, где дежурил брат Михаил Михайлович и, увидев его грустного, спросил:

— Брат, что-нибудь случилось? Почему ты так печален?

— А что могло бы случиться такого, чтобы мне быть таким сияющим, как ты? — вопросом на вопрос ответил ему брат.

— Как, что могло бы случиться? Библия прибыла в наши трущобы, гусли, журналы и сестра-свидетельница от церкви… Да что ты, брат? — тормошил его Владыкин.

— Я рад за тебя, Павел, что ты так загорелся, но ты пока один из нас. Случилось-то с тобой, а не с нами. Я просто остаюсь пока таким, каким ты видел меня раньше, потому что со мной ничего не случилось; тебе же, конечно, теперь все будет казаться новым… Ведь, это не в нашей силе, один Бог только может оживить…

— Это так, — согласился Владыкин, — но, как спросил Иисус расслабленного?

— Как? — скорбно улыбаясь, спросил брат.

— "Хочешь ли быть здоров?…"А ты, Михаил Михайлович, хочешь быть здоров? Неужели, брат, твоя рана неисцелима? Разве ты не видишь, что Иисус посетил и нашу "Вифезду"?

— Эх, Павел, тебе легко рассуждать, ты все нашел: и родных и Господа, а я вот все потерял — и семью и близость Божью.

— Но ты "хочешь быть здоров?" — спрашивает тебя Господь, — настаивал Павел.

— Кто же здоровым не хочет быть? — ответил брат.

— Так вставай же! Пойдем вон на Детрин, помолимся, и я уверяю тебя, что, безо всякого сомнения, Бог ответит тебе — и семью возвратит, и тебя оживит. Ну что же, изнывать здесь от горя?!

Оба неторопливо покинули кочегарку и пошли к речке. Придя на место, Павел сразу же опустился на снег, с молитвой:

— Господи, я благодарю Тебя, что Ты воскрес для спасения и оправдания многих погибших, тем более, Ты милостив к детям Твоим, которые так изнемогают под бременем жизни. Помилуй и оживи моего брата Михаила Михайловича, как оживил меня. Он очень тоскует по детям и семье своей, помоги ему, яви Себя. Ты потерянных ослов возвратил Саулу, неужели семья страдальца не дороже их? Соверши чудо милости Твоей. Аминь.

Слушая молитву Павла, Михаил Михайлович залился слезами и трогательно раскаивался перед Господом за маловерие и охлаждение. Молился и о семье.

После молитвы он встал успокоенным и, по совету Павла, сейчас же пошел на почту и отослал телеграфный розыск о семье. Через день, ранним утром воскресного дня, неузнаваемый от радости, он обнял всех друзей, сообщив им, что получил ответную телеграмму, в которой говорилось, что семья возвратилась вся полностью на свое место и ждет возвращения еще старшей дочери… В это воскресенье было решено: выйти в тайгу за поселок и, разжегши костер, провести первое настоящее собрание, с пением и проповедями… У костра собралось семь человек. Краткой молитвой начал общение Женя, после чего, все восторженно запели:

Братья, все ликуйте:

Славный день настал,

Сестры, торжествуйте:

Бог нам радость дал…

Впервые нелюдимая тайга огласилась звонким торжественным напевом:

Громко пойте: аллилуйя!

Бог нас спас и оправдал,

Наши имена навеки

В книгу жизни записал…

— За-пи-сал!!! — раскатилось эхом по долине.

Первым с проповедью встал Михаил Михайлович, говоря о милости Божьей. Проповедовал с вдохновением, плакал сам, плакали все остальные. Казалось, что огонь в сердцах и огонь в костре слились в одно пламя, которое возносилось в небо фимиамом молитв и песнопений. Братская семья, заживо погребенных отшельников, оживала под лучами любви Божьей. Кратко, пламенно проповедовал Владыкин. После него Лида спела:

О любовь! Как могу о Тебе все сказать?

Бренный разум сраженный молчит…

Ты, Любовь, заставляешь томиться, страдать

И гореть в Твоих чувствах святых,

И не страшно в любви даже жизнь всю отдать

За друзей и за милых своих…

— Могла ли я думать, что, где-то в снегах, за тысячу километров, встречу таких друзей, за которых не страшно и жизнь всю отдать? — закончила Лида.

После такого необычного служения, Женя кратко пригласил всех к благодарственной молитве. Когда закончили собрание молитвой, последнее пламя в костре, мигнув, погасло.

Каждое воскресенье после этого, друзья собирались на это место, радуясь тому, что они теперь не оторваны от дорогого братства, а, уже и письменными связями, соединены с ним.

* * *

В один из вечеров Лида, беседуя с Павлом, сказала ему:

— Павел, я очень рада и благословенным собраниям, проходящим среди нас, и встрече со всеми вами, и пробуждению среди вас; но вот смотрю на вас всех, особенно на тебя, и удивляюсь, а как же вы могли так охладеть, что даже не молились вместе и не имели общения? Неужели мой приезд послужил началом вашего оживления? Это же просто стыдно! А мы там ждем вас, как великанов веры, ведь Господь не напрасно поместил вас в это горнило испытания. Я даже не знаю, какого были бы мнения о вас верующие, встретив вас, действительно, расслабленными. Ведь вы все — проповедники, и мой муж в том числе, а я вот, его до сих пор не узнаю: он же совсем не такой, каким был до уз. Конечно, пусть Бог простит меня, я, может быть, и дерзко говорю, но ведь ты-то уж, свой. Не понимаю, как можно так меняться?…