Геннадий Геродник - Моя фронтовая лыжня Страница 61

- Так вот... - дрогнувшим голосом сказал комбат. - Сдаю Орлика в общий котел. Кто из вас возьмет на себя это дело?

Сразу никто не отозвался. Мы все прекрасно понимали, чего стоило комбату пойти на такой шаг. Своего красавца он с большим трудом заполучил еще в запасном полку. В честь любимого коня полководца Котовского назвал его Орликом. Пока мы добирались от Малой Вишеры до Ольховки, гусевские командиры различных рангов не раз пытались выцыганить Орлика. Предлагали взамен великолепных жеребцов - и вороных, и гнедых, и буланых, и всяких прочих мастей. Вдобавок сулили солидную доплату. Но наш комбат не поддавался никаким соблазнам.

- Не уговаривайте, ничего не получится! - отваживал он претендентов на Орлика. - Командиру лыжного батальона положен именно белый конь. Любая иная масть будет демаскировать меня на фоне лыжников. Да и привык я к своему Орлику, он для меня как родной...

Глядя теперь на комбатовского любимца, я почему-то вспомнил эпизод из "Капитанской дочки": Петр Гринев наблюдал, как на великолепном белом коне киргизской породы гарцевал в степи Пугачев...

- Так кто же возьмется? - нетерпеливо переспросил комбат. - Или, думаете, я сам пущу Орлику в ухо пулю и стану свежевать его тушу?!

- Товарищ гвардии капитан! - попросил я слова, - У нас в третьей роте есть татарин Муса Нургалиев. Он рассказывал, что у них в деревне забивать коней на мясо - самое обычное дело. Нургалиеву приходилось это делать много раз...

- Так и порешим! - с облегчением воскликнул комбат. - Костя! Гони Орлика в третью роту, разыщи Нургалиева и передай мой приказ. Обожди там, пока все будет готово. Примерно учтите, сколько чего получится, и мы тут в штабе распределим между подразделениями. И никаких неучтенных отходов! Все печенки-селезенки, все съедобное должно в ход пойти...

Орлик посматривал своими умными глазами то на комбата, то на Костю, то на нас. И вопросительно прядал ушами. Будто пытался разгадать: почему он вдруг оказался в центре общего внимания?

Комбат устало поднялся с табуретки, подошел к Орлику, потрепал его рукой по шее, расправил гриву, откинув назад челку, заглянул в глаза.

- Прощай, боевой друг! - с необычной хрипотой в голосе сказал он. - И прости меня... Понимаешь, брат, иного выхода нет. Ты тоже солдат... А солдату, когда надо, приходится отдавать свою жизнь ради боевых товарищей...

- А теперь - побыстрей отсюда! - уже совсем иным голосом, почти сердито приказал комбат ординарцу, будто тот замешкался по своей вине. И с какой-то отчаянной решимостью напутственно махнул рукой в сторону переднего края.

Скоро комбат сумел взять себя в руки, и совещание вошло в более спокойное, деловое русло.

Оказалось, есть кой-какие ресурсы и помимо Орлика. Договорились, что надо всячески расширять добычу березового сока. Нас, старшин, комбат обязал наладить контакты с артиллеристами и танкистами: им в своих мастерских ничего не стоит изготовить сверла или хотя бы долбежные стержни.

В обязательном порядке надо организовать подвоз из ближайших колодцев хорошей воды. Частично на Шайтане, остальное - "солдатской тягой". Надо стараться, чтобы в котел шла только колодезная вода. На ней же готовить хвойный отвар. Это и напиток, и обязательное противоцинготное средство.

Наконец, самое главное: надо энергично заняться поиском лошадиных туш. Их особенно много по обочинам тех дорог, по которым двигались конники генерала Гусева. Лошадей, раненных во время бомбежек, артиллерийских и минометных обстрелов, поломавших ноги на обледеневших лежневках, кавалеристы пристреливали и оттаскивали в стороны. Расчищая во время снежных заносов дороги, солдаты сваливали снег направо-налево. И попутно хоронили павших коней. Росту придорожных снежных валов способствовали поземки и метели. Так образовались естественные ледники, хранящие до поры до времени запасы конины. Там, где леса погуще, они еще сохранились. Только не надо зевать. Таких догадливых, как мы, в "Любанской бутыли" сейчас многие тысячи...

Когда я вернулся в роту, Муса уже заканчивал разделку туши. Он не подвел меня, с задачей справился. И как будто без особых переживаний. Во всяком случае, внешне это ни в чем не проявлялось. А вот Костя отсиживался в дальней землянке. Говорили, некоторое время лежал даже на нарах, плотно прикрыв голову ватником. Чтобы не слышать рокового выстрела.

В разделке помогал Философ. По указанию Мусы он с плотницкой ловкостью орудовал топором и раскладывал куски мяса прямо на снегу, пока что хорошо сохранившемся под разлапистой "елкой Одинцова". Как и любое мало-мальски значительное событие, драматическую кончину Орлика Философ осмыслил на свой особый манер.

- Сказано в книге "Бытия": повелел бог Аврааму принести в жертву своего единственного сына Исаака. Положил Авраам сына на жертвенник и занес над ним нож... Но в этот момент бог возвестил через ангела своего: "Авраам! Авраам! Не убивай безвинного отрока. Теперь я знаю, что ты боишься бога и не пожалел для меня любимого сына..."

...А тут куда горшая петрушка получилась! Повелел бог войны нашему комбату: принеси в жертву своего любимого Орлика. Комбат переложил это трудное дело на Мусу. Однако в лыжбат божий ангел не явился и не возвестил громким гласом: "Муса! Муса! Не убивай Орлика. Вот вам фронтовой паек на месяц вперед!" Выходит, бог войны еще более бессердечный, чем бог иудейский и бог христианский...

За маханиной

Старшина Комаров успел до полного разводья организовать несколько поездок за кониной. Ездил он на своем Шайтане, брал с собой ротных старшин.

С каждым днем убывал снег на дорогах, день ото дня слабел Шайтан... Так что не садились даже в пустые розвальни. А на обратном пути - и подавно. Шли рядом с санями, как чумаки возле возов, груженных рыбой или солью. Более того: то и дело приходилось помогать Шайтану.

С собой обязательно брали Мусу - мастера разделки конских туш. Под его руководством мы действовали с наименьшей затратой сил: всю вмерзшую в снег и лед тушу не выкапывали. Вырубали только те куски, которые по ряду признаков годились в пищу.

Муса был и главным дегустатором. Сделав топором пробный разруб, он иногда сразу браковал:

- Однако этот махан шибко воняйт! А ну ево к шайтану!

Я ни разу не слышал, чтобы Муса сказал "конина". Только - махан или маханина.

Ездили мы по тем дорогам, по которым в разгар наступления пробивались на запад и северо-запад конники генерала Гусева, к тем селениям, за которые кавкорпус вел ожесточенные бои. Побывали у Финева Луга и Рогавки, у Вдицко и Веселой Горки...

При варке не особенно свежей конины обильно выделяется розовато-бурая пена. Сколько ее ни сбрасывай черпаком, она ползет и ползет вверх, будто в котел заложен мыльный камень.