Елена Кочемировская - 10 гениев литературы Страница 61

Строгий и требовательный к себе, Михаил Андреевич был еще строже и требовательнее к другим, доходя почти до деспотизма (в припадке гнева он жестоко избивал крепостных в своем имении); угрюмый, скупой, нервный, подозрительный и мнительный, он часто заставлял страдать свою семью. Михаил Андреевич безумно любил свою жену и был патологически ревнив, что доставило ей немало тягостных минут. На окружающих же он иногда производил впечатление помешанного.

Но в то же самое время Михаил Андреевич был прекрасным семьянином и в высшей степени просвещенным человеком (хотя нисколько не сочувствовал литературным устремлениям Федора и Михаила). Странный человек с маниакальными наклонностями, он был так «жесток» со своими детьми, что в век, когда главным средством воспитания были розги, не только никогда не применял к сыновьям и дочерям телесных наказаний, но даже не отдавал их в гимназию, поскольку там учеников пороли. В то же время, будучи необщительным и недоверчивым человеком, он, боясь вольнодумства, стремился оградить семью от общения с внешним миром – семеро детей воспитывались в повиновении к старшим по заветам старины и редко выходили за стены больничного здания. Лето, правда, они проводили в Даровом, с матерью, где в отсутствие отца пользовались почти полной свободой.

Усадьба Даровое в Тульской губернии состояла из 260 десятин земли, куда входили сенные покосы, пахотная земля, лес, липовая роща, сад и сельцо из 20 дворов, 11 из которых принадлежало Достоевским. «Местность в нашей деревне была очень приятная и живописная. Маленький плетневый, связанный глиною на манер южных построек, флигелек для нашего приезда состоял из трех небольших комнаток и был расположен в липовой роще, довольно большой и тенистой. Роща эта через небольшое поле примыкала к березовому леску, очень густому и с довольно мрачною и дикою местностью, изрытою оврагами. Лесок этот назывался Брыково. <…> Лесок Брыково с самого начала очень полюбился брату Феде, так что впоследствии в семействе нашем он назывался Фединою рощею…» – рассказывал один из братьев будущего писателя, Андрей.

В общем, вопрос о том, насколько беспросветной и мрачной была жизнь Федора, остается открытым. М. Гофман писал: «Биографы Достоевского всегда сгущали краски, когда говорили о детстве писателя, и особенно о его отце. Новейшие исследования о Достоевском стараются внушить мысль, что детство будущего писателя было исключительно тяжелое и несчастное из-за его отца, прототипа Федора Павловича Карамазова, и что Достоевский всю жизнь вспоминал с отвращением и свое детство, и виновника этого несчастного детства – своего отца». Эти сведения неверны.

Вдова Достоевского, Анна Григорьевна, говорила, что ее муж любил вспоминать о своем «счастливом и безмятежном детстве». Возможно, такой взгляд на детские годы несколько приукрашен писателем, но гораздо важнее не то, в какой атмосфере вырос Достоевский, а как он воспринимал ее. По этому поводу сам писатель говорил следующее: «Я происходил из семейства русского и благочестивого. С тех пор, как я себя помню, я помню любовь ко мне родителей. Мы в семействе нашем знали Евангелие чуть не с первого детства. Мне было всего лишь десять лет, когда я уже знал почти все главные эпизоды русской истории Карамзина, которого вслух по вечерам читал нам отец. Каждый раз посещение Кремля и соборов московских было для меня чем-то торжественным».

Да и в рассказе старца Зосимы из «Братьев Карамазовых» о своем детстве звучит отголосок ранних воспоминаний Достоевского: «Из дома родительского вынес я лишь драгоценные воспоминания, ибо нет драгоценней воспоминаний у человека, как от первого детства его в доме родительском, и это почти всегда так, если даже в семействе только чуть-чуть любовь и мир. Да и от самого дурного семейства могут сохраниться воспоминания драгоценные, если только сама душа твоя способна искать драгоценное. К воспоминаниям домашним причитаю и воспоминания о священной истории, которую в доме родительском, хотя и ребенком, я очень любопытствовал знать. Была у меня тогда книга, священная история с картинками, под названием: «Сто четыре священные истории Ветхого и Нового Завета», и по ней я и читать учился. И теперь она у меня здесь на полке лежит, как драгоценную память сохраняю». Это автобиографическая деталь: Достоевский действительно учился читать по «Ста четырем историям», и когда в 1870 году нашел у букиниста точно такую же книгу, очень обрадовался ей, купил и хранил как реликвию.

Для формирования юного Федора огромное значение имело то, что семья строго блюла каноны православия: религиозность Достоевских не испытала никаких сторонних и чуждых влияний, не поддалась модным в ту пору идеям французского Просвещения, сеявшим атеистические настроения. В то же время, в семье много читали и светской литературы: Карамзина, Жуковского, Пушкина, который на всю жизнь остался кумиром Достоевского. В. Розанов писал: «В течение всей жизни, с ранних лет, Достоевский хранил в себе какой-то особенный культ Пушкина; нет сомнения, что в натуре своей, тревожной, мятущейся, тоскливой, он не только не имел ничего родственного с спокойным и ясным Пушкиным, но и был как бы противоположением ему… Пушкин был для него успокоением; он любил его, как хранителя своего, как лучшего сберегателя от смущающих идей, позывов – всего, что он хотел бы согнать в темь небытия и никогда не мог».

Родители рано занялись обучением Федора. Сначала с ним занимались мать и дьякон одной из церквей. Затем он с братом Михаилом стал приходящим учеником в полупансионе Дракусова в Москве. В 1834 году мальчиков отдали в пансион Чермака, и они проводили дома лишь субботу и воскресенье.

В пансионе Федор не сближался с товарищами и дружил только со своим братом, много читал. Последний год учебы оказался трудным для Достоевского: 27 февраля умерла от чахотки его мать, к тому же он узнал о смерти Пушкина. Обе утраты были для него одинаково тяжелы. Он даже говорил брату, что если бы уже не носил траура по матери, то просил бы у отца разрешения носить траур по Пушкину, настолько трепетным было его отношение к поэту.

В том же году для шестнадцатилетнего Федора Достоевского началась новая жизнь – ему пришлось переехать в Санкт-Петербург. В середине мая Михаил Андреевич привез в столицу двух своих старших сыновей; остальные дети – Варвара, Андрей, Вера, Николай и Александра – остались в Москве. Двух младших детей взяли на воспитание богатые родственники, а Михаила и Федора было решено определить на военную службу и отдать в Главное Инженерное училище. В этом учебном заведении, в котором насчитывалось 120 воспитанников, готовили военных инженеров для постройки крепостей на западной границе России. Выбор был не случаен – М. А. Достоевский хотел, чтобы его сыновья приобрели солидное положение и высокие чины, а из Инженерного училища вышли многие сановники и выдающиеся военные деятели. Именно надежда на блестящую карьеру детей побудила Михаила Андреевича поместить их именно в это учебное заведение. Однако писатель иначе смотрел на годы, проведенные в училище, считая свое определение туда ошибкой родителей, испортившей будущее его и Михаила.