Олег Гордиевский - Следующая остановка - расстрел Страница 62

Нельзя сказать, чтобы все официальные лица, представлявшие в Копенгагене нашу Страну, благоволили Петерсену. Когда Данилов, не учтя данного обстоятельства, похвастал как-то в беседе с послом, что КГБ отлично ладит с этим человеком, тот отреагировал весьма резко:

— Этот мерзкий лисенок вызывает у меня отвращение. Не пойму, как вы можете иметь с ним дело?

После того как Данилова сменил на посту резидента Альфред Могилевчик, личность несравненно более яркая и интересная, в деятельности копенгагенского отделения КГБ произошли определенные позитивные сдвиги. Лет сорока, энергичный, Могилевчик работал до этого в Англии, превосходно говорил и по-немецки и по-английски; его прислали в Данию в надежде, что он сможет оживить работу на вверенном ему участке. У нас с ним с самого начала сложились хорошие отношения, и тем не менее я был немало удивлен, когда по прошествии нескольких месяцев он предложил мне стать его заместителем.

— В течение двух последних лет я занимался исключительно политикой, — ответил я. — До этого же работал с нелегалами.

— Это не имеет значения, — продолжал он. — У вас светлая голова, вы энергичны и к тому же обладаете способностью находить с людьми общий язык. Кроме того, вы хорошо знаете эту страну и говорите по-датски. Так чего же еще мне желать?

И так вот, с согласия Центра, я стал помощником резидента — должность высокая и престижная, однако не подкрепленная ни присвоением мне очередного звания — я как был, так и остался майором, — ни увеличением жалованья.

Меня до сих пор преследует кошмарная сцена, свидетелем которой я стал спустя несколько месяцев после назначения меня заместителем Могилевчика. Приехав однажды утром на работу в посольство, я увидел в холле непривычно много людей, с ошеломленными лицами молча взирающих на Могилевчика. Сам же Могилевчик, с поникшими плечами, вмиг превратившийся в старого, усталого человека, отрешенно смотрел куда-то вдаль. Кто-то шепнул мне, что этой ночью внезапно скончалась его жена. Когда он вернулся довольно поздно с приема, она пожаловалась на страшную боль в руке. Он тотчас же вызвал врача с находившегося в порту советского корабля, но тот прибыл слишком поздно, когда уже ничего нельзя было изменить.

Эта трагедия повергла в шок всех без исключения сотрудников посольства, поскольку не было человека, который бы не любил его жену, миловидную женщину с двумя прелестными детишками. Могилевчика сразу же отозвали в Москву в соответствии с существующим в Центре порядком немедленно отправлять из страны пребывания человека, потерявшего свою половину. По истечении какого-то времени правда об ужасном происшествии начала постепенно всплывать наружу. Я услышал от одного датского журналиста, который поддерживал добрые отношения с полицией, что в действительности жена Могилевчика покончила с собой, а позже мне стало известно и то, что мой непосредственный начальник вел себя дома как грубый, неотесанный мужик, постоянно третируя супругу, как существо, не соответствующее его уровню, видимо забыв, что его собственный отец был всего-навсего скромным белорусским тружеником. Возможно, у него имелись также и любовные связи на стороне, и я подозреваю, что в ту трагическую ночь часть времени он провел с другой женщиной. Отмечу еще в этой связи, что в личной жизни сотрудников посольства происходят подчас события куда более драматичные, чем те, с которыми им приходится сталкиваться по роду своей работы.

В конце 1976 года у нас появился новый сотрудник, оказавший существенное влияние на последующую мою карьеру. Это был Николай Грибин, направленный в копенгагенскую резидентуру, чтобы служить под моим началом. Многосторонняя натура — в значительной мере сын своего времени, — стройный, темноволосый и красивый, он носил аккуратные, элегантные усы, которые очень ему шли. Типичный приспособленец и карьерист, он не был лишен достоинств: помимо привлекательной внешности, он обладал приятным мягким голосом и, аккомпанируя себе на гитаре, чудесно исполнял старинные романсы и современные русские баллады. Жена его была ему под стать. Она слыла прекрасной кулинаркой, что всегда высоко ценилось у русских. В посольстве не было ей равных, что позволило ее супругу заслужить славу гостеприимного, хлебосольного хозяина. Приемы, которые устраивала эта пара, в немалой степени содействовали его продвижению по службе. Однако сам Грибин, заботясь о своем здоровье, проявлял во время подобных застолий завидную умеренность в еде и питье, а если и позволял себе выпить чего-нибудь, то лишь самую малость белого вина.

Его карьера была ознаменована головокружительным взлетом, начавшимся вскоре после того, как он завербовал придерживавшегося левых взглядов бородатого датского фотографа Якоба Хольдта, который в прошлом работал в Соединенных Штатах и специализировался на съемках трущоб и наркоманов, представляя их как истинное лицо современной Америки. Работы Хольдта неоднократно демонстрировались на выставках и воспроизводились в различных изданиях. Грибин буквально впился в него мертвой хваткой и не отставал от него, пока не добился своего. А затем, набравшись наглости, доложил в Центр, будто все без исключения фотографии Хольдта — результат неустанной деятельности сотрудников КГБ, нацеленной, в частности, на сокрушение Соединенных Штатов. Центр заглотнул эту наживку и, приняв слова Грибина на веру, высоко ценил его.

Отойдя затем от оперативной деятельности, он стал заниматься исключительно административной работой и, составляя отчеты, не жалел красок, чтобы порадовать московское начальство. Он досконально изучил привычки и пристрастия вышестоящих лиц и всякий раз, приезжая домой в отпуск, преподносил им в подарок именно то, чего те больше всего желали: одному — очки, другому — какую-нибудь электронику, третьему — книги, четвертому — лекарства, пятому — порнографические видеофильмы. Кроме того, он усердно писал всем им письма, серьезные по своему содержанию, не слишком длинные и не слишком короткие, которые имели целью и засвидетельствовать уважение своим адресатам, и продемонстрировать собственное трудолюбие.

Впоследствии он стал резидентом в Копенгагене и, пребывая в этой должности, также зарекомендовал себя с наилучшей стороны. Он не только успешно руководил работой вверенного ему участка, но и устраивал у себя дома роскошные приемы. Начальство считало его славным парнем, и он, стремительно продвигаясь по служебной лестнице, в конце концов обогнал меня и стал в 1984 году главой 3-го отдела Первого главного управления.

Между тем в моем умонастроении продолжали происходить заметные изменения. Уже много месяцев я жил в ожидании, когда же, наконец, мне представится реальная возможность вступить в непосредственный контакт с Западом. Со временем я стал относиться к тому, чем должен был заниматься, служа в КГБ, скорее, как к своеобразному хобби, и, поддерживая свою высокую репутацию отправкой в Москву искусно составленных отчетов, я не делал при этом ничего такого, что в действительности могло бы нанести хоть малейший ущерб Западу. Тогда-то, собственно, я и понял, как это легко — вводить в заблуждение КГБ.