Готтлоб Бидерман - В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945 Страница 62

Мы погрузились в темноту и двинулись по испещренному воронками полю, перебегая от укрытия к укрытию, стреляя в окопы и стрелковые ячейки, крича и разбрасывая перед собой, направо и налево ручные гранаты. Перед нами возникали ускользающие тени в защитной коричневой форме, фигуры в оливкового цвета круглых шлемах с небольшими вещмешками за спиной, типичными для советских солдат. Они разбегались в темноту, как кролики в ночи, и мы взяли семь пленных.

За нами следовала группа со снабжением, и она отыскала нас на Еврейском кладбище. Там мы с жадностью набросились на термосы с пищей, молча поглотили скромный рацион, состоявший из холодного бутерброда с колбасой.

Бой бушевал семь дней и ночей. Окровавленные и измотанные полки враждующих сторон отказывались отступить или взять передышку. Отход означал разгром. Остановиться означало погибнуть. Для переживших этот ад эти болота и леса, эти искореженные пни и истерзанная земля остались жгучими воспоминаниями о сражении, из которого многие ушли только через смерть.

В конце концов 16 августа из-за тяжелых потерь основная часть дивизии была снята с фронта к югу от Ладожского озера. На передовой остался 437-й полк, а 17 августа командование 1-й Восточно-Прусской пехотной дивизией, все еще занимавшей передовые позиции, принял полковник граф Шверин фон Крозиг.

Ночью полковник Киндсмиллер, командир моего полка, прибыл на передовую в расположение командного пункта 11-й роты. Подразделение все еще отчаянно цеплялось за свои позиции на Еврейском кладбище. За семь долгих дней ожесточенных боев и под прямым огнем бронемашин, артиллерийским обстрелом и тоннами бомб, сброшенных бесконечными волнами советской авиации, капитан, прозванный Упрямым Фердинандом, отказывался уступить превосходящему по силам противнику, атаковавшему высоты Еврейского кладбища. После советского прорыва в левом секторе его позиция стала опорным пунктом и главной силой в отражении волн атакующих, чем помогла избежать крушения всего левого крыла. Хотя советской пехоте и удалось проникнуть в тыл его позиции и окопаться посреди артиллерийских и бомбовых воронок, 11-я рота продолжала держаться.

Той же ночью капитан Шекенбах вызвал своих связных. Девятнадцатилетний посыльный из 2-го взвода ефрейтор Флек пополз по перекопанной земле и, где возможно, побежал от своего взвода к штабу роты. Хотя ландшафт постоянно менял свой вид под непрекращающимися обстрелами, он инстинктивно находил дорогу в темноте. Бросаясь на землю и неподвижно лежа, пока шипящие ракеты освещали небо, Флек в конце концов прибыл в штаб, с трудом переводя дыхание, взмокший от пота. Перебросив через плечи и на шее, он принес четыре русских автомата, которые собрал по пути с убитых русских, разбросанных по залитой луной местности, пока пробирался через ничейную землю. Это оружие особенно ценилось как предмет торговли со снабженцами из тыла, и опытный гренадер никогда бы не прошел мимо такой возможности.

«Из-за русского прорыва наши линии снабжения оказались перерезанными», – объяснил Упрямый Фердинанд. Было дано задание пяти связным: пробраться сквозь русские окопы и вернуться с запасом продуктов на два дня.

За это время полковник Киндсмиллер закончил свой инструктаж, и пятерым связным было приказано сопроводить его назад в штаб полка. Связные несли по два термоса с едой на человека, подвесив один на груди, а другой – закрепив вожжами на спине. Кроме немецкого «МР-40» или трофейного советского автомата «ППШ», они взяли с собой гранаты, засунув их за пояса и в голенища сапог. Так что нагруженные своим имуществом, они погрузились в темноту. Полковник шагал в центре группы, держа свою застывшую руку в характерной позе за спиной.

Пока группа пробиралась во тьме по истерзанному ландшафту, ориентироваться становилось все труднее. Пройдя несколько сот метров, передовой связной едва успел приблизиться к краю большой снарядной воронки, как чуть ли не в упор застучал тяжелый пулемет. Одновременно с шипением в небо взлетела и взорвалась ракета, осветив местность. Ефрейтор Флек инстинктивно бросился на землю, и в то же мгновение над головой затрещали пулеметные очереди. Он освободился от термосов с пайком и скатился в воронку, где обнаружил четырех готовых к бою солдат, стволы их оружия уже выглядывали из-за края воронки, а с ручных гранат уже были сняты предохранители. Они тут же предположили, что попали в засаду, и приготовились отдать свои жизни подороже.

В последовавший за этим короткий миг тишины они признали приглушенные немецкие голоса: со стороны пулеметного гнезда во тьме донесся шепот. Один из связных крикнул:

– Не стреляйте, мы – свои!

Пулемет молчал. В воронке солдаты бегло пересчитали себя. Кого-то недоставало. Спустя несколько секунд связной из 2-го взвода нашел неподвижное тело Киндсмиллера, лежавшего в десяти шагах от воронки. Связной подтянул тело вперед за плечи и обхватил неподвижного офицера за грудь. Руки полковника оказались липкими и теплыми. На помощь связному тут же пришли другие. Они расстегнули мундир Киндсмиллера и обнаружили рану прямо напротив сердца.

Девятнадцатилетний ефрейтор взвалил тело своего командира на плечи и побрел к пулеметному гнезду «MG». Этот пулеметный расчет из соседнего полка никак не мог себе представить этой катастрофы и от ужаса потерял дар речи, когда узнал, что своей очередью убили своего командира.

Положение в этом секторе фронта было настолько шатким, что все часовые были вынуждены оставаться настороже, не снимая пальцев со спусковых крючков в ожидании очередной атаки. Всего лишь за несколько часов до этого несчастного случая в этом же самом месте был отбит проникший за передовую русский разведывательный отряд, и всякий шум и передвижение перед линией фронта воспринимались как вражеская активность.

Этот трагический инцидент стоил нашему полку его самого талантливого и уважаемого командира. Полковник Киндсмиллер прошел со своими солдатами с момента формирования полка в Нижней Баварии через Балканскую кампанию и все боевые действия в России. Его смерть явилась тяжелым ударом как для полка, так и для дивизии. Спустя два дня он был погребен среди своих солдат на кладбище в Сологубовке. Говорят, что похороны были проведены в присутствии командира дивизии и армейского корпуса с отданием всех военных почестей.

Это кладбище служило для дивизии местом погребения в течение двух сражений на Ладожском озере, а рядом с ним располагался дивизионный медпункт. На кладбище в тени хорошо сохранившейся греческой ортодоксальной церкви был воздвигнут большой березовый крест. Несколько месяцев спустя германская армия покинула этот район, и на солдатских могилах не было оставлено ни одного креста. Часто, чтобы не снабжать советскую разведку информацией в отношении воинских соединений, воевавших в этих краях, а также чтобы скрыть от врага имена и количество павших воинов, с военных кладбищ при отходе удалялись любые признаки захоронений и метки. После войны советское правительство приложило дополнительные усилия, чтобы уничтожить всякие оставшиеся отметки или монументы, которые захватчики могли воздвигнуть в честь своих погибших. Сейчас те, кто пал на обширных просторах на Востоке, лежат в безымянных могилах.