Жак Садуль - Записки о большевистской революции Страница 62

Нет, лучше я не буду пытаться оправдывать г. Ну-ланса и союзническую дипломатию за то, что они развернули эту сверхъестественную работу по расколу и разрезанию на искусственные регионы огромной России. Оправдывать — значит лишь усугублять их ошибки.

Да, поистине гениальная концепция, если согласно ей уже отдали Украину Австрии, подталкивают буржуазную Финляндию к Германии и Швеции; можно ожидать и других не менее благоприятных для наших противников результатов. Это может стоить нам не меньше, чем Брестский мир. Если бы мы на Украине не были на стороне украинской буржуазии, поощряя, морально по крайней мере, ее выступления против большевиков, Украина была бы еще российской, и ее правительство не начало бы сепаратных переговоров. Она бы участвовала в общих австро-германских переговорах как неотъемлемая часть Российской Федеративной Республики. Сепаратный мир между Украиной и Германией — это Россия, отрезанная от своего хлеба, от своей руды, своего угля, своих промышленных центров. Это мир, которого очень трудно избежать. И это мир, еще более необходимый для изолированной и окруженной Румынии.

В посольстве начинают отдавать себе отчет в последствиях этой ошибки. Я предупреждал о них с первых же дней. Теперь они стремятся избежать ответственности. Не получится. К этой теме вернемся чуть позже.

Тем не менее еще возможно исправить кое-какие последствия этой политической ошибки, «более непростительной, чем преступление», сказал бы дипломат талейрановской школы.

Во-первых, не допустить русско-германского мира. Для этого нужно помогать, да что я говорю — толкать, вести за собой обескураженных большевиков своими срочными и решительными действиями.

«Но они демонстрируют нам свою не очень-то пылкую симпатию», — протестует посол.

Почему же большевики после всего того, что мы сделали против них, должны проявлять симпатию к союзникам? Это мы должны завоевать ее своей благонамеренностью и доброй волей. Не будем больше, воротя нос, демонстрируя по всякому поводу исключительную обидчивость, которая неуместна в переживаемый нами период, дожидаться, пока они первыми придут к нам. Пойдем к ним навстречу. Поднимем их нашим энтузиазмом. Возвратим им веру в самих себя и в нас. Оживим затухающий в них огонь. Будем французами, достойными Франции!

Дорогой друг,

Внезапный отъезд послов Англии, Франции, Италии, Бельгии, и т. д. выставил их на осмеяние. Кто в ответе за это? Дестре за два часа до отъезда утверждал, что он подчиняется решению об отъезде, о своевременности которого с ним даже не советовались и все негативные последствия которого он понимает.

Русско-германский мир еще не ратифицирован. Немцы уже несколько дней вперед не продвигаются и находятся в 200 километрах от Петрограда. Я подтолкнул большевиков на защиту Петрограда. Я обещал им, что они могут в принципе располагать французской миссией. Я убедил их, что они смогут оказать сопротивление и что оно задержит на несколько недель вступление немцев в Петроград. И именно в тот момент, когда правительство Советов, приняв наши предложения и шире поняв свои собственные интересы, на деле начинает организацию военных действий, подготовив уничтожение коммуникаций и направив новые части на оборону Пскова, Нарвы и т. д. представители союзников упархивают из Петрограда под предлогом, что в городе небезопасно. «Кого они обманывают? — спрашивает меня Троцкий и добавляет: — Впрочем, счастливого пути этим господам; дипломаты уехали — мы, наконец, сможем заняться самой лучшей дипломатией». Я почти согласен с ним; хочется все же пожелать, чтобы Запад прислал людей, более способных понимать и действовать, чем те, которые тихо исчезают, оставляя один на один с их трудностями колонии своих сограждан в России.

Но далеко ли уедут наши послы? Я предупреждал Нуланса, Дестре, и т. д., что финские белогвардейцы снабжаются оружием и командирами из Германии. Пропустят ли они дипломатический поезд? Сильно сомневаюсь. И если они воспротивятся проезду, придется рассматривать три гипотезы, в равной степени щепетильные для достоинства наших представителей: либо послы будут взяты в плен, либо их поезд будет задержан в Финляндии, либо они соблаговолят вернуться в Петроград. В любом случае они станут посмешищем.

Дорогой друг,

Чтобы открыть эру дипломатии без дипломатов, Троцкий и Ленин предложили мне вчера поехать в Вологду и проинформировать посла Соединенных Штатов о том, что опасность японской интервенции в Сибири может создать трудности для союзников, и спросить у него, во-первых, согласно ли его правительство с правительством Японии, и, во-вторых, если не согласно, что он рассчитывает сделать, чтобы помешать этой акции, очевидно, враждебной по отношению к России и идущей вразрез с союзническими интересами. Я уже сообщал со слов Троцкого об отчетливо германофильской позиции, занимаемой с некоторых пор официальной японской прессой.

Не собирается ли «дальневосточная Германия», столь же коварная и столь же чудовищно империалистическая, как и европейская, воспользоваться разрухой в России, угрожающим положением союзников, чтобы удовлетворить свои безмерные аппетиты в Сибири? Война невероятно усилила ее военную и экономическую мощь. Она, без сомнения, чувствует себя достаточно сильной, чтобы навязать союзникам свою политику, поскольку, как я представляю, неблаговидный предлог о необходимости охранять склады во Владивостоке и восстановить порядок в Восточной Сибири не может обмануть ни Лондон, ни Париж и не оправдывает высадку значительных сил, о которой уже говорят. Можно уже не опасаться всерьез быстрого и мощного наступления немцев на Сибирь.

Очевидно, что японцы преследуют лишь сугубо эгоистические цели. Им нужны колониальные земли. Им нужно зерно, рис, чтобы кормить население метрополии, все более занятое в промышленности. Им нужна руда и уголь. Все это они без труда найдут в Сибири, и момент выбран как нельзя подходящий. Не решат ли союзники уступить и закрыть на все глаза под тем предлогом, что нужно уметь принимать то, чему нельзя помешать, и что, если мы не дадим своего согласия, японцы пойдут на предательство и перейдут на сторону Германии? Такая покорность позволила бы Японии, при молчаливом согласии американцев, установить свое господство в Тихом океане.

Если мы недостаточно сильны, чтобы пресечь подобные амбиции, не можем ли мы, по крайней мере, попытаться удовлетворить их лишь в строго ограниченных рамках, и главное, не должны ли мы сделать все, чтобы этот отказ от наших очевиднейших интересов имел свою положительную сторону? Не можем ли мы, наконец, добиться от Японии действенного участия в войне против Германии?