Александр Анненский - Фанера над Парижем. Эпизоды Страница 62

Проболтавшись там с полгода и запустив издательский проект, который обещал принести солидные дивиденды, я постепенно тоже отошел от дел.

К тому времени мне удалось организовать собственное издательское объединение «Глобус», которое с первых дней требовало немалого внимания.

Наработанные за время сотрудничества с «Экраном» опыт и связи («нет в мире справедливости…») я полностью переключил на собственное издательство, где стал одновременно гендиректором и главным редактором. Профессионалу сегодня надо сделать над собой большое усилие, чтобы поверить в реальность цифр тиражей книг, которые мы выпускали. «Владимир или прерванный полет» Марины Влади вышла несколькими заводами, каждый из которых был минимум 100 000 экземпляров. Причем марка «Глобуса» красовалась на этих книжка первой, над логотипом правообладателя госиздательства «Прогресс». Большинство романов Артура Хейли выходили тиражами по 500 000 экземпляров и больше. Напечатанные найденными мною партнерами из Петрозаводска, отвечающими за техническую сторону издания, на недорогой бумаге, профессионально иллюстрированные, иногда в новых переводах, эти книги расходились по большой стране и расхватывались в считанные недели. Мне удалось договориться с центральной книжной базой, расположенной на окраине столицы, о покупке книг оптом с последующей их реализацией. Тяжелые грузовики с тиражами, которые я сам встречал в Москве, шли прямиком из Карелии на склады базы. Оставалось только проследить за разгрузкой, подписать необходимые акты и уболтать местную главбухшу через недорогой сувенир на внеочередной солидный перевод на наш счет. Список названий разрастался, что-то по согласованию и настоятельной просьбе могли реализовывать у себя на местах сами изготовители тиража. Тогда взаиморасчеты велись наличными. Как-то созвонившись, ко мне домой приехали трое партнеров из Карелии – как выяснилось, двое просто охраняли в пути одного, с дипломатом, набитым деньгами. Они оставили тогда 180 тысяч рублей – при том, что автомобиль «Жигули» в то время стоил тысяч восемь, – и очень удивлялись при этом моему абсолютному спокойствию.

Конечно, теперь я и сам поражаюсь своему врожденному идиотизму, заставлявшему меня в те времена почти полного безвластия почти все заработанное честно отражать в бумагах и платить с этого налоги. Прозорливые люди, понимая, в отличие от меня, что все это пиршество бизнеса в нашей стране очень скоро закончится, правдами и неправдами, скрывая от налогов, меняли заработанные рубли на валюту или вкладывали в начинающую появляться на рынке недвижимость. Мне же почему-то казалось, что все это продлится достаточно долго и не стоит рисковать, нарушая тогда еще сравнительно либеральное налоговое законодательство. Кроме того, мне просто нравился сам процесс реализации открывшихся возможностей. Например, мы с моим другом и партнером из Риги Игорем Голянским, прилично заработав на литературном ширпотребе, выпустили для души тиражом в пятьдесят тысяч экземпляров маленький томик Игоря Северянина – частично в вишневом сафьяне и натуральной кожаной обложке ручной работы. Вступительную статью написала получившая за несколько лет до этого диплом филолога Валентина. Книжка эта, о которой упоминает Википедия, очень быстро стала продаваться спекулянтами под книжными магазинами по удесятеренной цене и оказалась библиографической редкостью.

Читая тогда любимый мною «Огонек», я случайно наткнулся на информацию о старте программы в поддержку французской литературы «Пушкин», объявленной Посольством Франции в Москве. Посольство, а точнее МИД Франции предлагал финансировать издания книг французских авторов на русском языке. За перевод и издание произведений из рекомендуемого списка Посольство обещало выплаты в размере 50 000 франков, что по тогдашнему курсу составляло десять тысяч долларов. После нескольких настойчивых попыток мне удалось добиться включения «Глобуса» в эту программу.

Заведовал ею хрупкий юноша по имени Пьер Тороманофф, выходивший встречать меня каждый раз к дежурному офицеру, сидящему на внутренней проходной за бронированным стеклом. В его присутствии надо было обменять в окошке удостоверяющий личность документ на нагрудную карточку гостя, после чего можно было попасть к нему в заваленный книгами и бумагами кабинет на первом этаже. Любое передвижение внутри Посольства было возможно только в сопровождении принимающего гостя сотрудника.

Мы договорились. Я выбрал из списка роман «Пустыня» Леклезио. Надо сказать, что не ошибся, – спустя десять лет этот малочитаемый у нас писатель стал лауреатом Нобелевской премии по литературе. Мы подписали договор, мне понадобилось совсем немного времени, чтобы уладить вопрос с переводчицей, однажды уже, как выяснилось, переводившей эту книгу, и найти партнеров, располагавших запасами бумаги и типографией. На этот раз ими стали знакомые из милицейского альманаха «Преступление и наказание», которым я пообещал выкуп всего тиража.

Пьер, отправляясь на родину в отпуск, оставил мне свои парижские телефоны, поскольку как раз в этот период я тоже планировал быть во французской столице, но наша встреча там так и не состоялась. Зато вернувшись в Москву, я получил официальное приглашение в Посольство на прием в связи с приездом в СССР Президента Французской республики.

Меня всегда поражал витиеватым фасадом особнячок на улице Димитрова, к которой теперь вернулось прежнее название Якиманка, известный как особняк купца Игумнова. Расположенный прямо напротив церкви, домик этот в псевдорусском стиле с дутыми колоннами и маленькими арками всегда при проезде мимо вызывал желание заглянуть внутрь и полюбопытствовать, что же там осталось от прошлого. Теперь такая возможность представилась – прием был назначен как раз тут, в резиденции Посла. По этому случаю, мы поехали в ГУМ и купили мне роскошный темный костюм, без которого я все это время ухитрялся запросто обходиться.

К назначенному времени выстроилась небольшая очередь, тяжелые двери открылись и, проверяя приглашения, людей начали запускать внутрь. Освободившихся на первом этаже от верхней одежды, приглашали подняться наверх по широкой мраморной лестнице.

В сравнительно небольшом зале, служившем когда-то гостиной, мебели было немного, по стенам висели старинные гобелены, а высокие окна прикрывали собранные внизу лентой гардины, оставляя возможность с улицы разглядеть лишь часть подоконника. Можно было подойти ближе и рассмотреть хорошо заметные снизу старинные часы перед центральным окном, много лет попадавшиеся мне на глаза при проезде мимо. На украшенном лепниной потолке висела огромная хрустальная люстра. Подали напитки, ожидание затягивалось.