Михаил Гавлин - Российские предприниматели и меценаты Страница 63

Вся эта литературная и научная деятельность отца, проникнутая духом высокого служения отечеству и заботой о сохранении в памяти народной деяний исторического прошлого, не могла пройти бесследно для юного Нечаева-Мальцева, длительное время жившего рядом с отцом, участвовавшего в его изысканиях, впитывавшего высокую атмосферу его культурных интересов. Этот культ русской старины, увлечение культурой русского православия, восходившей к византийской и эллинской культуре, во многом воспитали художественные, эстетические вкусы Нечаева-Мальцева, повлияли на направление его меценатской деятельности. Университетское образование дополнило его воспитание, сделав, без сомнения, просвещенным, широко мыслящим человеком.

Став владельцем громадного состояния, Ю. С. Нечаев-Мальцев проявляет себя как знаток и любитель русской старины, ценитель искусства. Он строит в Гусь-Хрустальном по проекту профессора Академии художеств Л. Н. Бенуа величественный храм св. Георгия, освященный в 1901 году. Сам Бенуа писал об этом образце художественного совершенства: «В храм я вложил все, что мог, и, может быть, он останется лучшим из моих творений». Георгиевский собор был расписан знаменитым В. М. Васнецовым. Особенно потрясала верующих огромная живописная фреска на стене храма «Страшный суд». Известный искусствовед П. Гнедич писал о ней: «Впечатление ошеломляющее… Я думаю… картина эта будет предметом бесконечного удивления не только местных прихожан, но и создаст целую армию паломников… Это одно из тех немногих истинно художественных творений, которое стоит увидеть раз, чтобы запомнить навсегда». Мозаиками Васнецова была украшена и церковь в селе Березове. В своем родовом имении Полибино, на Куликовом поле, Нечаев-Мальцев выстроил храм святого великомученика Дмитрия. Нечаева-Мальцева потом часто спрашивали, почему он не пожалел колоссальных средств для украшения фабричных и сельских церквей во Владимирской глуши. «А отчего стоит город Орвието в Италии? Для его собора ездят иностранцы издалека. Будет время, когда художники и ценители русского искусства станут ездить и на наш Гусь», – отвечал он.

Торговый ярлык гусевских фабрик и заводов

На деньги Нечаева-Мальцева длительное время издавался журнал «Художественные сокровища России», редакторами которого были художник А. Н. Бенуа, а затем А. В. Прахов – известный историк искусства и археолог. Нечаев-Мальцев оказывал материальную помощь многим представителям культуры, он был избран вице-президентом императорского Общества поощрения художников. На Шаболовке до настоящего времени стоит красивый дом, напоминающий старинный терем, с примыкающей к нему домовой церковью. Это здание, построенное архитектором Р. И. Клейном, было дворянским приютом, устроенным Ю. С. Нечаевым-Мальцевым в память об отце и открытым в 1906 году. В приют, задуманный как чисто сословное учреждение, принимались потерявшие трудоспособность, обедневшие, престарелые дворяне. На деньги Нечаева-Мальцева были построены также дворянская больница в Москве, ремесленное училище во Владимире и многое другое. Однако вершиной его меценатской деятельности, крупнейшим делом, которому он отдавал немало сил и времени в последние двадцать лет своей жизни, все значение которого он прекрасно сознавал и в осуществлении которого проявил завидное упорство, несомненно, было строительство Музея изящных искусств в Москве.

Инициатором строительства музея являлся профессор Московского университета Иван Владимирович Цветаев, возглавлявший с 1888 года кафедру изящных искусств. В 1894 году он обратился с призывом к общественности о пожертвованиях на постройку музея. На объявленном в конце 1896 года конкурсе на лучший проект здания музея победу одержал московский архитектор Р. И. Клейн, которому и поручили строительство. В основу проекта была положена идея античного храма с ионической колоннадой по фасаду здания. В сооружении музея участвовали также инженеры И. И. Рерберг и В. Г. Шухов.

Что же побудило Нечаева-Мальцева к участию в строительстве музея? Было, конечно, много причин. О некоторых из них попыталась поразмышлять в своих воспоминаниях дочь основателя музея поэтесса Марина Цветаева: «Слово «Музей» мы, дети, – пишет она, – неизменно слышали в окружении имен: великий князь Сергей Александрович, Нечаев-Мальцев, Роман Иванович Клейн и еще Гусев-Хрустальный. Первое понятно, ибо великий князь был покровителем искусств, архитектор Клейн понятно тоже… Но Нечаева-Мальцева и Гусева-Хрустального нужно объяснить. Нечаев-Мальцев был крупнейший хрусталезаводчик в городе Гусеве, потому и ставшим Хрустальным. Не знаю почему, от непосредственной любви к искусству или просто «для души» и даже для ее спасения (сознание неправды денег в русской душе невытравимо) – во всяком случае под неустанным и страстным воздействием моего отца (можно сказать, что отец Мальцева обрабатывал, как те итальянцы – мрамор) Нечаев-Мальцев стал главным жертвователем музея… Даже такая шутка по Москве ходила: Цветаев-Мальцев». К сказанному Цветаевой можно добавить, что, по-видимому, немалую роль играли и соображения престижа, честолюбие Нечаева-Мальцева, близость его ко двору. О помощи музею имел с ним особый разговор государь. Председателем Комитета по устройству музея был один из членов царской семьи, великий князь Сергей Александрович, а сам музей посвящен памяти императора Александра III. Все это имело для недавно вошедшего в придворные сферы новоиспеченного гофмейстера немаловажное значение. Он становится заместителем августейшего председателя Комитета по устройству музея.

Можно сказать, что к своему самому грандиозному деянию Нечаев-Мальцев был подготовлен всей предшествующей благотворительной и меценатской деятельностью. Но большую роль в этом сыграл и обладавший удивительным даром обхождения и уговаривания инициатор и вдохновитель создания музея Иван Владимирович Цветаев. Об этом говорят многие источники. Он обратился к Ю. С. Нечаеву-Мальцеву по совету вице-президента Академии художеств, известного нумизмата и археолога И. И. Толстого. Весной 1897 года, вначале через посредство попечителя Московского учебного округа П. А. Некрасова, а затем лично И. В. Цветаев просил у Нечаева-Мальцева помощи музею. Он записал в своем дневнике 7 июня 1898 года, когда участие Нечаева-Мальцева в реализации проекта еще только предполагалось: «Люди колоссальных «громовых», или «темных», как говорится в здешнем купечестве, богатств и лица, известные своей щедростью на приобретения произведений искусства и живописи, в частности, уклонились под тем или другим предлогом от материальной помощи новому музею».

К этому времени в распоряжении Комитета по устройству Музея изящных искусств в Москве имелось около 400 тыс. рублей. Их составили частные пожертвования (кроме 200 тыс. рублей государственных субсидий), список которых открывался суммой в 150 тыс. рублей, завещанной вдовой городского головы В. А. Алексеевой. Затем шли взносы по 20–30 тыс. рублей. Среди тех, кто их внес, были крупные предприниматели: С. А. Протопопов, С. И. Мамонтов, братья А. и Е. Арманд, И. К. Граве, М. А. Морозов, К. Т. Солдатен-ков, княгиня З. Н. Юсупова и Ф. Ф. Юсупов, князья А. А. и Н. С. Щербатовы, архитектор Ф. О. Шехтель, Д. А. Хомяков и др. Число жертвователей уже вначале насчитывало более 40 человек.

Но далеко не все известные в то время меценаты изъявляли желание дать деньги на создание музея. Так, И. В. Цветаев с обидой писал в 1899 году архитектору Р. И. Клейну: «Пусть будет Саввам Морозовым стыдно: пропивают и проедают чудовищные деньги, а на цель просветительскую жаль и пятиалтынного. Оделись в бархат, настроили палат, засели в них – а внутри грубы, как носороги». Современный историк замечает по этому поводу: «Вряд ли с Цветаевым можно согласиться, хотя обида его и понятна: С. Т. Морозов не дал ни копейки на музей имени императора Александра III. Однако дело было не в жадности и не в непонимании значения искусства, а скорее в том, что сооружение этого огромного здания в центре Москвы и в силу его названия и по причине «высочайшего покровительства» воспринималось многими как памятник романовской династии, а такие начинания С. Т. Морозов не поддерживал. Истинные цели и назначение музея стали для всех очевидными позднее».

Уже первым своим 300-тысячным взносом на облицовку фасада здания камнем Нечаев-Мальцев поставил себя в исключительное положение среди других жертвователей. «Один такой покровитель музея стоит подчас целого десятка московских купцов и бар, сношения с которыми подчас так тяжелы, утомительны и бесплодны», – замечал Цветаев в дневнике 28 марта 1898 года. Он всячески подчеркивал ведущую роль Нечаева-Мальцева в деле создания музея, помня житейскую мудрость: необходимо внушить меценату, что все исходит от него, происходит по его собственной воле, и тогда он охотно дает деньги на выполнение как бы своих замыслов. Делать это было нелегко, так как Нечаев-Мальцев, при несомненной эрудиции и образованности, был человеком сложным и самолюбивым. Цветаев практически ежедневно держал его в курсе всех дел, посылая подробные письма в Петербург. Из них впоследствии составилась обширнейшая переписка. Самый факт ее появления примечателен, так как показывает, насколько судьба будущего музея зависела от расположения и щедрости частных жертвователей. Государство мало обращало внимания на нужды культуры. Когда в 1895 году Цветаев обратился за денежной поддержкой к министру финансов С. Ю. Витте, то услышал в ответ: «…народу нужны хлеб да лапти, а не Ваши музеи».