Владимир Виноградов - Наш Ближний Восток. Записки советского посла в Египте и Иране Страница 63

В ходе беседы, когда мой сосед опять упомянул «наша группа», я спросил, кто же это. Амир-Энтезам назвал: Базарган, Язди, Готбзаде, Чамран. «Мы» полны решимости воспротивиться попыткам вести страну по пути, уготованному духовенством, этот путь – тупик для страны. Вся беда в том, что мы не знаем, что же конкретно делать, говорит собеседник.

– Что бы вы делали на нашем месте? – спрашивает он.

Я откровенно засмеялся. Амир-Энтезам удивился.

Я рассказал ему, как ровно год назад аналогичный вопрос задавал мне шах. Риторический, конечно. Не думаю, что он ждал совета, так же как не думаю, что ждет совета и Амир-Энтезам. Ответил: если говорить кратко, то власть та крепка, за которой идет народ.

Сейчас народ верит духовенству, а что же правительство, в котором недавно был Амир-Энтезам, сделало для народа или хотя бы конкретно обещало народу?

– А что мы могли, например, сделать для народа? – спросил собеседник.

– Например… Например, хотя бы продемонстрировать желание помочь в решении жилищного вопроса. Вот в районе Мехрабадского аэропорта, вы знаете, пустует уже больше года целый городок почти готовых новых жилых домов, тысяч на сорок населения! Почему бы правительству не переселить туда людей, бедняков из трущоб юга Тегерана?

– Ну уж нет! – вскипел Амир-Энтезам. – Я сам пайщик этой строительной компании, сколько зажиточных людей вложили свои капиталы, а вы…

Подумалось: о какой же поддержке народа может идти речь, если буржуазное правительство палец об палец не ударило, чтобы удовлетворить насущные требования трудящихся хотя бы частично?

…После обеда, за кофе в гостиной, ко мне подошел развязный молодой человек. Вместе с Лэнгеном – временным поверенным в делах США в Иране. Он неразборчиво буркнул свою фамилию, сказал, что прибыл из Госдепартамента на несколько дней, чтобы «изучить обстановку на месте». Его интересует главный вопрос: насколько прочны позиции духовенства и сколь долго они продержатся у власти? Каково мое мнение?

Ответил: революцию народ будет защищать, к прошлому возврата нет.

Американец быстро среагировал: да, это так, если Хомейни скоро не умрет, а если умрет? Кто тогда может быть у власти? Коммунисты?

Отшутился: если знаете, зачем спрашиваете. И подумал: американцы уже готовятся на период «после Хомейни». На кого ставят?

Ответ на этот вопрос был частично дан в конце декабря 1979 г. в заявлении «студентов», захвативших американское посольство. Найденные ими документы свидетельствовали о том, что Базарган и Амир-Энтезам и до и после революции поддерживали тесные контакты с послом США Салливаном и сотрудниками посольства, обменивались информацией. До революции Базарган и его сообщники выступали за сохранение шаха, за создание регентского совета и даже слияние его с Исламским революционным советом, созданным тогда по указанию Хомейни. Они хотели также препятствовать возвращению Хомейни из-за границы.

Из всех этих материалов, мгновенно ставших сенсационными, следовало, что Базарган и его деятели имели сильные симпатии к США, в то время как Хомейни выступал резко против. Их концепция, видимо, состояла в том, чтобы, пробравшись к власти, на гребне волны народной революции лишь ограничить власть шаха, передать политическую власть в руки национальной буржуазии, лидерами которой они себя считали.

Эти разоблачения «студентов» нанесли удар и по положению всего, так сказать, «гражданского окружения» Хомейни, прибывшего с ним из Парижа (Язди, Готбзаде, Банисадр), они показали, что эти люди не только связаны с соглашательскими группировками прозападного толка, но и сами толкают страну вновь к сотрудничеству с Западом.

К концу 1979 года уже вырисовывалась примерно следующая картина группировок в стране:

1. Хомейни, Монтазери, Халхали и некоторые другие политико-религиозные деятели, преданные Хомейни.

2. Шариат-Мадари с его окружением религиозно «умеренных» деятелей – противники Хомейни.

3. Базарган и деятели, группирующиеся вокруг него и «Национального фронта», откровенно представляющие интересы иранской буржуазии, для которой революция – лишь средство прихода к власти.

4. Язди, Готбзаде, Чамран, Банисадр и их окружение – авантюристические нерелигиозные лица, пытающиеся полностью забрать власть в свои руки, пользуясь приближенностью к Хомейни, но блокирующиеся временно с Базарганом и К°.

5. Левые, национально-патриотические силы – они разобщены, раздроблены. Лучше всего это демонстрируют некоторые примеры.

22 мая прошло мощная 200-тысячная демонстрация левых сил под общим лозунгом «Фашизм не пройдет!». Через месяц Национально-демократический фронт пытался провести массовый митинг в защиту Учредительного собрания, а фактически в пользу демократической конституции. «Исламисты» набросились на участников митинга с кулаками, дубинками, кастетами, избивали их. Моджахеды стреляли в воздух, но это не помогало. Это была первая после революции крупная стычка правых против левых с применением силы. А дальше… Дальше это стало системой. Дело дошло, например, до скандального ареста в сентябре сына могущественного аятоллы Монтазери. Он осмелился критиковать установившиеся порядки, в том числе и Базаргана, в частности за странное заявление премьера о том, что верного ученика Хомейни Матахари убили «коммунисты». Как же так, восклицал Монтазери-младший, ведь всем известно, что Матахари убит агентами ЦРУ и сионизма! При чем тут «коммунисты»? Конечно, Монтазери-младший сам не был коммунистом, да и вряд ли им симпатизировал. Просто горячий, искренний юноша не мог терпеть фальши положения, которое все более и более вступало в противоречие с ожиданиями участников революции.

Неладно дело складывалось и с национальными меньшинствами, особенно с курдами. Курды приветствовали революцию, видя в ней спасение от национального угнетения и возможность обеспечения своих национальных прав. Возродилась из подполья Демократическая партия Курдистана, которую религиозники сразу же окрестили «коммунистической»; некоторые даже утверждали, что она связана с СССР, а другие – с Израилем (!).

Курды не выступали за отделение от Ирана, в чем их пытались обвинять религиозно-политические деятели, они требовали прав национальной автономии в рамках единого иранского государства. В рамках этой автономии они, правда, собираются проводить весьма прогрессивные социальные преобразования, на которые центральная власть, видимо, не решится для персидских районов страны. Если позволить курдам производить социальные изменения в пользу трудящихся города и деревни, это может быть «дурным примером» и для других, например, азербайджанцев, белуджей, может быть, арабов, живущих в Хузистане. Да и сами персы проснутся к сознательной жизни – и полетит вверх тормашками утверждение, что при исламском правлении нет наций, есть единая мусульманская община верующих в единый ислам, только некоторые группы этой «общины» говорят на различных языках.