Леонид Млечин - Сталин. Наваждение России Страница 64

Уже через две недели после взятия Киева немецкая группа армий «Центр» перешла в наступление, нацелившись на Москву. И новые котлы — в районе Вязьмы и южнее Брянска и огромное количество пленных. В октябре сплошной линии фронта больше не существовало. Танковая группа Гудериана продвигалась к Туле. К вечеру

7 октября дорога на Москву была открыта. Группа армий «Центр» под командованием генерал-фельдмаршала Федора фон Бока вышла на оперативный простор и двинулась в направлении столицы. Советских войск перед ними не осталось. Сколько-нибудь значительными резервами Ставка не располагала. Защищать Москву было некому.

Немцы могли в те дни войти в столицу. Но не хотели рисковать. Опасаясь фланговых ударов, они действовали по науке, намереваясь взять Москву ударами с трех сторон. Сталин еще пребывал в смятении после киевской катастрофы, а тут выяснилось, что немцы приближаются к Москве.

Маршал Иван Степанович Конев на склоне жизни вспоминал, что Сталин растерялся. В один из октябрьских дней вождь позвонил в штаб Западного фронта Коневу, находившемуся под Вязьмой. И вождь вдруг стал оправдываться, говоря о себе в третьем лице:

— Товарищ Сталин — не предатель, товарищ Сталин — не изменник, товарищ Сталин — честный человек. Вся его ошибка в том, что он слишком доверился конникам. Товарищ Сталин сделает все, что в его силах, чтобы исправить сложившееся положение.

У Конева возникло ощущение, что Сталин не соответствует представлению о нем как о человеке бесконечно сильном и волевом. С ним разговаривал растерявшийся и ощущавший свою вину человек.

Под конниками вождь имел в виду своих любимцев, свою главную опору среди военных — выходцев из Первой конной армии. Он испугался, что теперь его самого назовут предателем, как он назвал предателями генерала Павлова и других, и что его тоже могут арестовать и расстрелять.

Потери были настолько большими, что за месяц Красная армия поглощала миллион призывников. Таких темпов использования людских ресурсов до войны не предполагалось. Снизили призывной возраст до восемнадцати лет, а в 1944-м, когда, казалось, война выиграна, снизили еще раз — брали с семнадцати лет. Повысили предельный возраст призыва с пятидесяти до пятидесяти пяти лет. Отменялись отсрочки от призыва. Медицинские комиссии закрывали глаза на болезни призываемых.

Масштабы потерь в первые месяцы боев были таковы, что в сухопутных войсках дефицит командиров исчислялся уже сотнями тысяч. По боевому уставу пехоты командиры должны были, показывая пример, подниматься в атаку первыми, поэтому они первыми и гибли. В сорок первом погибли пятьдесят тысяч офицеров и пропали без вести (то есть были убиты или попали в плен) еще сто восемьдесят тысяч. Младших лейтенантов пытались готовить на трехмесячных курсах, но это было бессмысленно. Для подготовки командира взвода требовалось минимум полгода.

Все попавшие в плен заранее объявлялись предателями и изменниками. Сталин требовал от всех красноармейцев в критической ситуации покончить с собой, но не сдаваться в плен. Такого призыва к массовому самоубийству не знала ни одна армия.

Мало что делалось для того, чтобы помочь частям вырваться из окружения, спасти попавших в котел бойцов и командиров. В конце концов это признал даже Сталин.

В директиве Ставки № 170569 от 15 августа 1942 года говорилось:

«Немцы никогда не покидают своих частей, окруженных нашими войсками, и всеми возможными силами и средствами стараются во что бы то ни стало пробиться к ним и спасти их. У советского руководства должно быть больше товарищеского чувства к своим окруженным частям, чем у немецко-фашистского командования. На деле, однако, оказывается, что советское командование проявляет меньше заботы о своих окруженных частях, чем немецкое. Это кладет пятно позора на советское командование. Ставка считает делом чести спасение окруженных частей…»

Но в боевой обстановке высшие командиры, спасая себя, бросали солдат.

Бои второго года войны тоже оказались крайне неудачными для Красной армии, которая несла чудовищные потери. Значительная часть вины за это лежит на Сталине. Потребовалось еще немало времени и жертв, прежде чем Сталин научился прислушиваться к мнению профессионалов и не мешать им.

Кто же творец победы?

Изменить свой ритм жизни Сталин не захотел даже в военные годы. Он по-прежнему вставал очень поздно. Однажды Василевский и Жуков, приехав к нему на дачу к двум часам дня, были приглашены на завтрак. Сталин пояснил:

— Я еще не успел позавтракать.

«Соответственно складывался и рабочий день всех остальных военных и гражданских руководителей, — вспоминал главный маршал авиации Александр Александрович Новиков. — Пока Сталин находился в Кремле, нечего было и думать об отдыхе: в любую минуту можно было ожидать вызова к Верховному или телефонного звонка от него».

В Кремле он появлялся только к вечеру, обычно после шести вечера, и работал до двух-трех часов ночи. Если Сталин был доволен положением на фронтах, предлагал посмотреть фильм, отказываться было нельзя. В генштабе ждали распоряжений, но приходилось сидеть в кино. Объяснить Сталину, что так нельзя, когда идет война, — никто не решался.

Адмирал Кузнецов рассказывал, что после официального ужина Сталин приглашал всех в небольшой кинозал. Несколько раз к удивлению собравшихся он требовал крутить картину «Если завтра война».

Приглашенные на очередной просмотр наркомы и генералы спрашивали друг друга:

— Какая будет сегодня картина?

Нарком черной металлургии Иван Тевосян, лукаво улыбнувшись, отвечал:

— Самая новая: «Если завтра война».

Этот широко известный в довоенные годы игровой фильм описывал победоносную войну над Германией, когда на помощь Красной армии приходил немецкий пролетариат. Война проходила совсем не так, как в картине, но Сталин совершенно не обращал на это внимания.

Когда начинался фильм, Сталин обыкновенно повторял присутствующим, что война началась для нас неудачно, потому что Гитлер напал неожиданно… Но то, что происходило на экране, ему нравилось. Он хотел видеть эту картину вновь и вновь. На большом экране советские войска немедленно переходили в контрнаступление и гнали врага, уничтожая его на чужой территории малой кровью, могучим ударом.

И звучала песня, написанная братьями Даниилом и Дмитрием Покрассами на стихи Василия Ивановича Лебедева-Кумача:

В целом мире нигде нету силы такой,

Чтобы нашу страну сокрушила, —

С нами Сталин родной, и железной рукой