Харкурт Альджеранов - Анна Павлова. Десять лет из жизни звезды русского балета Страница 64

Приехав в цитадель, мы увидели впереди какую-то группу, и все гиды и служители, казалось, воспылали желанием не допустить нас и отправить в другом направлении.

– Интересно, что это за человек в шляпе «веселая вдова»? – спросил кто-то.

Дорис подняла взгляд.

– Я уверена, что это принц Уэльский! – воскликнула она.

Ее услышал один из незаметных охранников, заявивший, будто это не так. Затем мы услышали голос, который нельзя было перепутать ни с чьим иным: «А вот и Нил». Он посмотрел поверх парапета и двинулся в противоположную от нас сторону, прежде чем наши охваченные волнением девушки успели сделать вежливый реверанс на его пути. Он улетал назад в Англию из-за болезни короля Георга V.

Думаю, именно потому, что мы так много работали без отдыха, эти свободные дни так живо запечатлелись в нашей памяти. У нас было много тяжелых и довольно скучных репетиций – в «Волшебной флейте» появился новый маркиз, так как Ян Залевский умер в Италии. Как нам не хватало этого великолепного мима! Новый маркиз был настолько высокомерным, что исключительно из чувства самозащиты в поведении моего лакея появилось чувство превосходства английского дворецкого в присутствии хозяина-нувориша. Варзинский тоже покинул труппу, и многие из его ролей стал исполнять Славинский. Лицо труппы изменялось. Из «стариков» остались только Домиславский и Марковский, фактически Домиславский был единственным членом труппы, помимо Пиановского, который находился в труппе намного дольше, чем я. В Порт-Саиде мы сели на корабль, направляющийся в Индию. Я не переправлялся прежде через Суэцкий канал. Он показался мне более зеленым, чем раньше, возможно, посадили деревья. Мы прибыли в Суэц на восходе солнца, я встал рано, чтобы увидеть его. У меня вошло в привычку вставать рано в портах во время путешествия. Аден выглядел прекрасно на восходе, впрочем, мне он всегда нравился.

Во время путешествия я готовился к концерту, который должен был дать с Менакой в Бомбее. Индусский танец или, скорее, все, что только можно было найти о нем, казалось, пребывало в забвении. У раджей, конечно, были свои личные «балеты», которые могли видеть они сами или их гости, но в целом хороший танец оставался такой же редкостью, как в наше предыдущее посещение. Нам всем было любопытно, как примут в Индии наши «Восточные впечатления». Я обдумывал все, что изучил и в чем практиковался, и мне пришло в голову, что нет эквивалента нашему адажио. У меня было несколько превосходных книг по индусской скульптуре, и я принялся серьезно изучать иллюстрации, переводя скульптурные позы на язык танца. Ко времени приезда в Бомбей мои идеи стали обретать форму. У нас было около двух недель, чтобы все подготовить, но Менака многое уже сделала сама. Была почти готова задуманная в прошлом году «Нага Канья нритья», за исключением моего танца с саблями; основные па для него мне показал Дж. Г. Вакил, а я придумал общую хореографию. Кокипа исполняла роль Принцессы, а Менака – Женщины-Змеи, убившей нас обоих. Это был короткий балет. Мне пришлось потрудиться над «Абхинайя нритья», своим скульптурным танцем, а затем поставить «Бхакти Бава», религиозный танец для Менаки. Тема его – вездесущность Бога. Начинался он со слов «царство Божие внутри меня»; продолжался – «высоко в небе, внизу на земле» и отражал все проявления природы. Его танцевали со своего рода индийскими кастаньетами, а Менака была облачена во вдовье сари. Я счел это очень трогательным. На репетициях нам аккомпанировал на ситаре Мадри Дезаи, но во время спектакля должен был играть оркестр Сомана. Хорошо помню их первое появление: они со своими инструментами составили такую красивую группу в углу комнаты, что я отошел. Вакил спросил:

– Почему ты отошел?

– Не хотел портить красоту группы, – ответил я.

– Но ты такой экзотичный! – заметил он, и это прозвучало комплиментом по сравнению с комментарием японцев по поводу «очень красивых бледно-золотых» волос у меня на руках.

Павлова, проявив большую доброту и понимание, освободила меня от репетиций с труппой, предоставив возможность поработать с Менакой. Мы прорепетировали весь первый день Рождества, и Павлова пришла посмотреть, как у нас идут дела. Муж Менаки майор Сокхей (ныне генерал-майор сэр Сахиб Сингх Сокхей) отвез ее в Джуху, где был тогда восхитительный пляж. Впоследствии Павлова рассказала мне, что они видели заклинателя змей, и ей предсказали судьбу. Мы работали ужасно тяжело, и было чрезвычайно жарко, но мне казалось, что это самое счастливое Рождество в моей жизни. Мне разрешили воспользоваться для репетиций моей желтой дхоти Кришны, а под нее я надел красный купальный костюм. Однажды Менаку вызвали с репетиции, вернулась она смеясь:

– Мой посетитель заметил: «Вы становитесь очень религиозной! В прошлый раз, когда я приходил сюда, здесь был римский католический священник, а сегодня я вижу Армию спасения». Он, видимо, мельком увидел вас в красном купальном костюме и желтой дхоти, а это их цвета!

Помимо того что это был интересный эксперимент с художественной точки зрения, мне было любопытно проводить так много времени в индийском доме. Пуристы, конечно, сочли бы его находящимся под влиянием Запада, поскольку там был обеденный стол, столовое белье и ножи, и мы не снимали обувь, когда садились есть. Но кухня совершенно не походила на европейскую, она изобиловала изумительными острыми красными пряностями и замечательными засахаренными фруктами, что заставило меня вспомнить о моем друге Гиридже, сожалевшем, что у нас в Англии есть только сладкое и кислое и нет того бесконечного многообразия вкусов, которые мы находим в Индии. Мадри Дезаи не ела с нами, ее каста не позволяла ей делать этого. Подобные вещи кажутся столь маловероятными, когда читаешь о них, но у тебя возникает совершенно необычное чувство, когда подобные старые системы возводят невидимые барьеры между друзьями. Племянница Менаки Хима часто привлекала к себе внимание, она время от времени исчезала, чтобы появиться в новом платье, и мы всегда удивлялись, когда она появлялась в чем-либо ином. С меня сняли мерку, чтобы изготовить для меня ачкан, джодпуры и что-то вроде набедренной повязки, которую я должен был носить в «Абхинайя нритья». Уже через день-другой принесли сверкавший и переливавшийся ачкан, похожий на длинный пиджак, где золотистые полоски чередовались с оранжево-розовыми, и джодпуры, по крайней мере в сто дюймов вокруг талии, которые завязывались шнуром и так сильно сужались к колену, что обтягивали икры, словно трико. «Вам придется обернуть пятки папиросной бумагой, чтобы их надеть», – посоветовали мне. Я ощущал себя по-королевски в этом одеянии. Однако с набедренной повязкой возникла проблема – она была выкроена из моего купального костюма точно по размеру, но поскольку не была трикотажной и не растягивалась, то ее оказалось невозможно надеть и пришлось переделывать.