Неизвестен Автор - От Советского Информбюро - 1941-1945 (Сборник) Страница 64

Эти торопливые надписи соответствовали строкам Толстого о переживаниях героев первой обороны Севастополя в 1854 -1855 годах. Тетрадь начиналась словами Л. Толстого:

"Не может быть, чтобы при мысли, что и вы в Севастополе, не проникло в душу вашу чувство какого-то мужества, гордости и чтобы кровь не стала быстрее обращаться в ваших жилах".

И здесь же, на той же странице, был написан Ониловой ответ:

"Да! И кровь стала быстротекучей, и душа наполнена высоким волнением, а на лице яркая краска гордости и достоинства. Это наш, родной советский город - Севастополь. Без малого сто лет тому назад потряс он мир своей боевой доблестью, украсил себя величавой, немеркнущей славой!

Слава русского народа - Севастополь! Храбрость русского народа Севастополь! Севастополь - это характер русского советского человека, стиль его души. Советский Севастополь - это героическая и прекрасная поэма Великой Отечественной войны. Когда говоришь о нем, не хватает ни слов, ни воздуха для дыхания. Сюда бы Льва Толстого. Только такие русские львы и могли бы все понять. Понять и обуздать, одолеть, осилить эту бездну бурных человеческих страстей, пламенную ярость, ледяную ненависть, мужество и героизм, доблесть под градом бомб и снарядов, доблесть в вихре пуль и неистовом лязге танков. Он придет, новый наш Лев Толстой, и трижды прославит тебя, любимый, незабываемый, вечный наш Севастополь".

Так могла отвечать гениальному русскому писателю только подлинная, не знающая ни страха, ни упрека, благородная патриотка.

Дальше следовала другая выписка слов Толстого:

"Главное, отрадное убеждение, которое вы вынесли, это убеждение в невозможности взять Севастополь, и не только взять Севастополь, но поколебать где бы то ни было силу русского народа".

"Корнилов, объезжая войска, говорил: "Умрем, ребята, а не отдадим Севастополя", и наши русские, не способные к фразерству, отвечали: "Умрем. Ура!" - только теперь рассказы про эти времена перестали быть для нас прекрасным историческим преданием, но сделались достоверностью, фактом. Вы ясно поймете, вообразите себе тех людей, которых вы сейчас видели, теми героями, которые в те тяжелые времена не упали, а возвышались духом и с наслаждением готовились к смерти, не за город, а за Родину".

В конце тетради - недописанное письмо, адресованное героине кинофильма "Чапаев":

"Настоящей Анке-пулеметчице из Чапаевской дивизии, которую я видела в кинокартине "Чапаев". Я не знакома вам, товарищ, и вы меня извините за это письмо. Но с самого начала войны я хотела написать вам и познакомиться. Я знаю, что вы не та Анка, не настоящая, чапаевская пулеметчица. Но вы играли, как настоящая, и я вам всегда завидовала. Я мечтала стать пулеметчицей и так же храбро сражаться. Когда случилась война, я была уже готова, сдала на "отлично" пулеметное дело. Я попала - какое это было счастье для меня! - в Чапаевскую дивизию, ту самую, настоящую. Я со своим пулеметом защищала Одессу, а теперь защищаю Севастополь. С виду я, конечно, очень слабая, маленькая, худая. Но я вам скажу правду: у меня ни разу не дрогнула рука. Первое время я еще боялась. А потом все прошло... (несколько неразборчивых слов). Когда защищаешь дорогую, родную землю и свою семью (у меня нет родной семьи - и поэтому весь народ - моя семья), тогда делаешься очень храброй и не понимаешь, что такое трусость. Я вам хочу подробно написать о своей жизни и о том, как вместе с чапаевцами борюсь против фашистских..."

Письмо это осталось недописанным.

Вбежал Варшавский и сказал, что Онилову решили перевезти в другой госпиталь: там испытают еще одно средство спасения.

За жизнь этой славной девушки шла упорная, ожесточенная борьба. Из батальонов, полков и дивизий звонили каждые пятьдесят минут. Всех беспокоила, волновала судьба героической пулеметчицы. Ответы были неутешительные. Медсестра Лида, дежурившая у телефона, в отчаянии сказала:

- Я не могу больше отвечать на эти звонки! Люди хотят услышать, что ей легче, а я должна огорчать их, говорить, что Нине все хуже и хуже...

Поздно ночью крупнейший специалист, профессор Кофман, дрожащим голосом сказал:

- Все средства испробованы. Больше ничем помочь нельзя. Она продержится еще несколько часов.

Потом нам сообщили просьбу Нины Ониловой. Очнувшись от забытья, она сказала:

- Я знаю, что умираю, и скажите всем, чтобы не утешали меня и не говорили неправду.

* * *

В госпитальной палате, склонившись над постелью Ониловой, стоял командующий. Голова его подергивалась, но на лице была ласковая отеческая улыбка. Он смотрел Ониловой прямо в глаза, и она отвечала ему таким же пристальным взглядом. Генерал тяжело опустился на стул, положил руку на лоб Ониловой, погладил ее волосы. Тень благодарной улыбки легла на ее губы.

- Ну, дочка, повоевала ты славно, - сказал он чуть хрипловатым голосом. - Спасибо тебе от всей армии, от всего нашего народа. Ты хорошо, дочка, храбро сражалась...

Голова боевого генерала склонилась к груди. Сдерживая нахлынувшие чувства, он быстрым движением руки достал платок и вытер стекла пенсне. Все это продолжалось какое-то мгновение. Он говорил негромко, наклонившись к самому лицу Ониловой:

- Ты хорошо защищала Одессу. Помнишь лесные посадки, поселок Дальник, холмы?..

На губах Ониловой теплилась улыбка. Она широко раскрыла глаза и молча не мигая смотрела в лицо командующего.

- Весь Севастополь знает тебя. Вся страна будет теперь знать тебя. Спасибо тебе, дочка.

Генерал поцеловал ее в губы. Он снова положил руку на ее лоб. Нина Онилова закрыла глаза, ясная улыбка шевельнула ее губы и застыла навсегда.

В палате вдоль стен стояли пришедшие проститься с "чапаевской Анкой" боевые командиры-приморцы. С мокрыми глазами они подходили к постели Ониловой и целовали ее, своего верного и бесстрашного боевого соратника.

В течение 26 июня на Харьковском направлении наши войска вели бои с наступающими войсками противника

Из сообщения Совинформбюро

26 июня 1942 г.

Борис Лавренев

Глаза войны

Когда над гремящей и огнедышащей, как огромный вулкан, полосой фронта спускается ночная темнота и усталые от грохота и нервного напряжения бойцы стараются хоть на несколько минут вздремнуть на едко пахнущей порохом земле чутким военным сном, в это время другие начинают оживленную, интенсивную ночную жизнь.

Сквозь посты боевого охранения пробирается группка красноармейцев. Всмотритесь в этих людей, насколько возможно разглядеть их в синеватой тьме. Все на них пригнано точно и аккуратно, ничто не брякнет и не звякнет. Подсумки полны патронов. Диски автоматов заряжены. В мешках запас продовольствия, рядом с саперной лопатой подвешены ножницы для резки проволоки.