Юрий Щербак - ЧЕРНОБЫЛЬ Страница 65

На БЩУ-3 отрубили прямо топором кусок двери и втащили кабель.

Когда вниз тащили кабель, к барботеру, - это была дьявольски тяжелая работа. Проложить вверх-вниз по такой пересеченке 360 метров кабеля, нигде его не порвать, не перегнуть - это… Замучились мы страшно с этим кабелем. А тянули мы сразу не один, а три кабеля. И когда мы наконец подошли к помещению перед барботером, откуда вышли эти ребята-сварщики, замученные, страшно злые, и сказали: "Все. Мы свое дело сделали. Теперь вы…"

Последний этап с датчиками мы начали примерно в 16.00. Немножко отдохнули вверху перед этим. Попили водички… Как назло, в тот день на станцию не завезли минеральную воду. Мы были вынуждены пить воду из крана. Не пить не могли, потому что пот градом катил, пили беспрерывно. Был один кран на третьем блоке, мы туда бегали по очереди, бутылками беспрерывно набирали эту воду.

Потом пошли вниз. Сама установка датчиков заняла максимум двадцать минут. В телефильме "Чернобыль: два цвета времени" сказано, что Прянишников туда вошел первый, в барботер. Это не так. Вошел Валерий Николаевич Шевель, начальник службы радиационной безопасности нашего киевского реактора. Очень четкий и педантичный человек, он сказал, что никто не войдет туда, пока он не узнает дозобстановку. Мы дали подписку о согласии на такую работу.

Мы были полностью переодеты - пластикатовый костюм, бахилы, перчатки. И вот Шевель первый влез туда, четко все промерял, определил перепады фона по высоте и площади. Следующая пара - Прянишников с кем-то, не помню - с кем. Он поставил свою термопару. А мы ставили свою систему. На телескопическую штангу насаживались датчики, штанга раздвигалась, и датчики упирались в днище реактора.

Последними вошли туда мы с Витей Гаврилюком, когда уже все было поставлено, - просто залезли, чтобы все проверить. Зашли на пару минут, проверили, зафиксировали и пошли обратно на БЩУ-3 - подключать приборы к кабелям. Это, конечно, по тревожности был самый-самый момент. Мало ли что могло быть. Закон пакостности срабатывает ведь безошибочно.

И здесь сработал.

Все подключили, прозвонили всю цепочку от барботера до БЩУ-3, информация шла, но… оказалось, что один прибор не работает. Цифровой электронный вольтметр вылетел. А он как раз был посажен на температуру. Самый важный параметр. Мы в ужасе. Главный разработчик этой системы Юрий Львович Цоглин и еще несколько человек пошли обратно. В то же самое помещение перед барботером. Там находились разъемы: соединения датчиков с кабелями. Пошли, развинтили соответствующий разъем. Увидели, что все в порядке - информация от датчика поступает. И когда шли обратно, встретили бегущих навстречу Велихова, Письменного, Пологих. Мы поняли, что они тоже волнуются - будет или не будет информация о состоянии реактора?

Все вместе вернулись на БЩУ-3, где-то там нашли вольтметр, заменили неисправный, через полчаса включили, и все пошло нормально.

Определили температуру, другие показатели. Когда потом мылись в санпропускнике на станции, Велихов, Пологих и Письменный прикидывали на пальцах - что творится внутри. Там ведь надо было много факторов учесть - и толщину бетона, и расстояние между конструкциями. Считали пока приблизительно, на глазок. Но, как оказалось, безошибочно. Потом в Чернобыле уже все точно просчитали. И успокоились.

Стало ясно, что никакого проплавления днища реактора не будет".

Лирики

Юрий Геннадиевич Коляда, телеоператор Гостелерадио УССР:

"Об аварии я узнал в понедельник, 28 апреля, в поликлинике. Услышал разговоры о том, что был огромный взрыв, что выехала туда большая группа врачей, что больных вывезли в Москву, но общие размеры аварии еще не доходили… Потом поползли слухи. И когда я работал на первомайской демонстрации и смотрел в камеру - я видел: совсем другой народ шел. Я стоял прямо под трибуной, и обычно, знаете, народ "собирается": здесь же руководство стоит. Но даже перед трибуной, шли совсем другие люди. Все вроде было как всегда - плакаты, цветы, - но печать какая-то на лицах уже лежала.

Первого мая руководство нашего комитета приняло решение ехать туда и снимать. И сразу же появились первые отказники. Я служил в воздушно-десантных войсках, и отказниками у нас назывались те, кто отказывался прыгать с парашютом. Первыми отказниками у нас стали водители. Они отказались ехать второго мая утром. Поехал за рулем Володя Ракай, инженер ТЖК. С ним поехали покойный оператор Валя Юрченко и Юра Жуков. Я второго мая не ездил. Они доехали до Чернобыля, там тогда был полный бедлам и трудно было чего-нибудь сообразить: им "режимники" сначала говорили "да", потом "нет", потом отфутболили их куда-то. Короче - не сняли.

Я поехал одиннадцатого мая. Поехали в пионерлагерь "Сказочный". Там нас встретили, мы переоделись. У входа - гора выброшенных пластикатовых костюмов и рядом лежит собака в неестественной позе. А я обожаю собак. Думаю - ну все, умер песик, ноги завалил в сторону, вот что делает радиация… Вдруг песика что-то вспугнуло, он вскакивает и лает. На душе стало веселее.

Самый-самый запомнившийся день - двадцать пятое мая.

Приехали мы в Чернобыль и долго искали - с кем поехать на станцию. Нам нужна была "грязная" машина: я очень хотел снять развал четвертого блока. Нашли парня, который дежурил на проходной бывшей Сельхозтехники. Попросили его. Он, по-моему, из Ворошиловграда. Он пошел в гараж и вывел поливалку. Разваленную, страшную, но она ездила. Мы с Пашей Власовым - это журналист, который вел телерепортажи, - сели в машину. Надели "лепестки". Едем к станции. Этот парень спрашивает: "У вас есть какое-нибудь разрешение? Хоть что-нибудь?" - "Какое разрешение? Командировок нет". - "Ну, тогда я вас повезу со стороны монтажного района, там у вас ничего не спросят. Там можно подъехать к реактору вообще без всяких пропусков".

И вот мы едем на этой развалюхе, она рассыпается по дороге, а дорогу мы не знаем. Мы уверены, что, поскольку парень там работает, он все знает. Подъезжаем к въезду в Припять, справа "Рыжий лес". Но со стороны шоссе он еще какого-то непонятного цвета. "Вот здесь мы проскочим", - говорит наш парень и сворачивает направо.

Едем, едем - мне как-то неуютно становится. Я говорю: "Ребята (а я уже слышал это название "Рыжий лес"), а какого цвета этот лес?" Этот парень: "А-а-а…" - и матерится. Он перепутал поворот и свернул чуть раньше. Покатал нас по "Рыжему лесу". Картинка совершенно фантастическая. Сосны были не ржавого цвета, не осенние, не сгоревшие. Цвет был свежий, желтого оттенка. Жуткое зрелище. Сверху донизу такой цвет. И кроны. Неестественное ощущение, фантастическое. И даже не то чтобы страшно - нет. Противно. Потому что знаешь, что по глупости залез. Развернулись и поехали дальше.