Томас Шёберг - Ингмар Бергман. Жизнь, любовь и измены Страница 65

Карин Бергман хотелось повидать внуков, и в конце мая 1952 года она поехала в Гётеборг. Они встретили бабушку на вокзале, бросились ей на шею, а она до того растрогалась, что едва не заплакала, хоть это и было не в ее привычках.

Эллен Бергман устроила уютный дом, думала пасторша, одновременно ужасаясь, что детям разрешено карабкаться и лазить по мебели, которой столь бесцеремонное обращение явно на пользу не пойдет. Чрезвычайно современное воспитание, констатировала она, с ужасом представляя себе, как бы реагировал ее собственный муж, если бы Матс принялся за столом кидаться ножами и вилками. Но Карин Бергман очень любила внуков, очень разных по характеру:

Я стараюсь относиться к каждому чуточку по-особенному, и единственная, с кем я еще не виделась, это Анна, девочка очень веселая, милая, но застенчивая. Нынче вечером мы с Эллен немного посидели-поговорили. Бедняжка Эллен! Только бы она с ее горячей кровью не угодила в большие сложности! […] Сегодня мы с Анной познакомились, она просто маленькая очаровашка. Правда, в мальчиках чувствуется больше надежности, чем в девочках. Ян в некотором смысле уже маленький мужчина, но, боже мой, почему у них нет отца? Матс – прелестный ребенок и невероятно похож на Ингмара. Мне так хочется забрать этого малыша себе. Эллен нервная, до ужаса нервная. бедняжка!

Вестеръётландец Георг Сёрман открыл свой первый магазин одежды в стокгольмском Старом городе за год до рождения Ингмара Бергмана. Процветающее дело требовало расширения, и второй магазин в Старом городе открылся в 1928-м, когда Бергману было десять лет. Без малого еще десятилетие спустя Сёрман распахнул двери нового помещения на Кунгсхольме. Добрая слава Сёрмана ширилась, клиентура выросла, оборудование для магазина на Санкт-Эриксгатан поставила мебельная мастерская универмага “Нурдиска компаниет”. Девизом “Хороший покрой – отличный настрой” и неоновой вывеской, которые с годами станут классикой, было нетрудно заманивать клиентов со вкусом к элегантной и высококачественной мужской одежде.

Когда Харриет Андерссон по поручению возлюбленного отправилась в этот бутик, она захватила с собой пару старых вельветовых брюк, один носок и одну рубашку. Услужливый персонал снял мерку, и Андерссон ушла оттуда с такими же, только новыми вещами, а также с трусами. Бергман терпеть не мог мерить одежду, и ей всегда надлежало быть одинаковой – рубашки в мелкую клетку от “Вайеллы” и кашемировые носки, не раздражающие его чувствительную кожу, – так что задача Андерссон сложностью не отличалась. Правда, ей, 21-летней девушке, ситуация казалась странной и было весьма неловко идти в такой магазин, как у Сёрмана, со старым барахлом. Однако покупкой одежды дело не кончилось. Ей пришлось закупать и всю провизию, и таким образом она стала не просто любовницей Бергмана и постоянным членом его актерского коллектива, но и делала всю работу по хозяйству.

В сентябре Гюн Бергман позвонила свекрови и сообщила об измене Ингмара Бергмана и его новом романе, что пасторшу ничуть не удивило. Разговор лишь подтвердил ее худшие опасения, и в дневнике она, как обычно, высказала свое мнение:

Сегодня вечером я так измучена, а никакого выхода нет. Эрику я об этом и заикнуться не смею, ведь он тогда глаз не сомкнет, а то и вообще будет сломлен. Утешает меня только одно: надеюсь, Гюн подождет и не станет, как Эллен, сразу же затевать развод. Но это ужасно, мне кажется, Ингмар одержим злыми силами. […] Сегодня вечером Ингмар заходил к нам, и я рада, что удалось повидать его. Теперь навещу Гюн, если ей от этого будет хоть какой-то прок. Бедный Ингмар, у него в душе ад, посмотрим, сумеет ли он выбраться из лабиринта бессмысленности, в который угодил. […] Тяжкий день, судьба Ингмара лежала на моих плечах как никогда тяжким грузом.

Вернувшись домой после встречи с новой, но уже обманутой невесткой, Карин Бергман записала:

Если она такова, как мне кажется, то надо сказать, она чуткая и добрая женщина и, возможно, сумеет помочь Ингмару стать лучше. Если вообще кто-нибудь сумеет.

Религиозность Карин Бергман, вера в судьбу, способность к самопожертвованию и необычайная верность и лояльность всю жизнь служили ей спасением. Но похоже, ни одно из этих качеств сыну не передалось. И ей оставалось лишь надеяться, что кто-нибудь другой проведет Ингмара Бергмана по узкой стезе, возможно близкий друг или, как сейчас и много раз прежде, высшие силы.

Если б я только могла помочь ему увидеть, что другие по его милости тяжко страдают и что у него еще есть путь к спасению. Но это нелегко… нет, я не смогу. Ему нужен тот, кто сильнее его. Дай бог, чтобы он обрел Господа!

Она не понимала, как ее сын мог бросать одну семью за другой. Сомневалась, можно ли вообще считать его по-настоящему нормальным, и, когда он связался с ней по телефону, мгновенно его раскусила. “Ингмар позвонил, и за внешним здравием и благополучием все же таятся боль и тревога, которые, надеюсь, усилятся”.

Ранее Ингмар Бергман использовал однушку на Грев-Турегатан, 62, как рабочий кабинет, но теперь там жила Харриет Андерссон, и он лишился спокойного места для работы. Осенью 1952 года он устроился в гостинице “Инн” на площади Мосебакке-торг, в том же доме, что и “Сёдра театерн”. Потайная винтовая лестница вела в комнатушку с великолепным видом на Стокгольм и его гавань. Вечерами он сидел там и, вдохновляясь сценическим шумом ревю и ночными актерскими гулянками в гостиничном ресторане, писал сценарий “Вечера шутов”. Но фактически источником фильма был инцидент в Париже, когда он заставил Гюн рассказать о ее прежних эротических переживаниях и ответил на ее откровения безумной ревностью.

Теперь то же самое возникло в отношениях с Харриет Андерссон, которая считала, что его ревность бывает поистине чудовищной, на грани патологии. “Он вбил себе в голову, что у меня что-то было с немцем-фотографом, который приходил делать репортаж. Если посмотреть фильм, то легко перенести все это на наши отношения. […] Я ему не изменяла, хотя он так думал. Я была ему чертовски верна”, – говорит она в книге интервью.

Пока Ингмар Бергман переваривал свою ревность и терзания из-за того, что ему в унизительной форме сообщили, что обещанного места в Драматическом театре не будет, Харриет Андерссон продолжала выступать в театре “Скала”, в сетчатых чулках и с декольте, причем, по словам Бергмана, ее заставили петь куплеты с припевом: “Если Бергману по нраву, я разденусь донага”.

Весной 1952 года он помимо “Лета с Моникой” снял “Женщины ждут”, идею подбросила Гюн, она рассказала, как однажды после ужина женщины клана Грут сидели одни и совершенно откровенно завели разговор о своих браках и любовях, – вот это и стало темой фильма. Кроме того, Бергман поставил восемь пьес для радиотеатра и Городского театра Мальмё, где начиная с сезона 1953/54-го получил ангажемент как первый режиссер и художественный консультант.