Софья Пророкова - Репин Страница 65

Писателю больше нравилась картина «Николай Мирликийский останавливает казнь невинно-осужденных». Он призывал Репина вернуться к тенденции этой картины — пожелание, влекущее художника к самой консервативной струе в его искусстве, питавшейся влиянием толстовских идей. Мы еще вернемся к этому впоследствии.

С тех же толстовских позиций резко отозвался о «Запорожцах» художник Н. Ге. В письме к Стасову Репин излил свое негодование по поводу этих несправедливых упреков:

«Да-с, Вы не чета Ге и даже Толстому в их проповедях — ведь они рабство проповедуют. Это не сопротивление злу. Да вообще все христианство — это рабство, это смиренное самоубийство всего, что есть лучшего и самого дорогого и самого высокого в человеке, — это кастрация. И он (Ге) болтает, по старой памяти шамкает: «ишкуштво — ошвобождение». А сам проповедует рабство. Его «Христос перед Пилатом» обозленный и ничтожный, униженный пропойца — раб. Его писал презирающий раба барин; да и последняя вещь: с кулаками подступают и морда каторжника какого-то. Где же тут речь о свободе?..»

Ге не понял картины Репина. Как мог художник до такой степени быть слеп? Понятно негодование Репина:

«Он не понимает и не верит в запорожцев. Он все забыл, или ничего не знает из русской истории… И вот выделились из этой забитой, серой, рутинной, покорной, темной среды христиан — выделились и смелые головы, герои, полные мужества, героизма и нравственной силы… И почему же теперь мы отвергаемся от этих героев и будем бросать в них грязь и сравнить их с кутилами у Палкина!!!! О, пустомеля».

Сколько горечи приносит такое непонимание. Ведь двенадцать лет великий мастер искал на этом холсте самых верных решений, самых точных характеристик.

Поэтому нельзя давать себя в обиду. И если Суворин, увидев картину, оказался недоволен ее новой редакцией, надо убеждать его, отстаивать свое произведение.

Суворин не щадит художника, он пишет ему:

«Хочется отделаться от того впечатления, которое осталось в моем мозгу от картины старой редакции, где не было ни голого тела, ни беззубого старика, ни халата, повешенного направо. Сокрушает меня этот холст, и я спрашивал себя, зачем он тут и что изображает и какая его роль? Хочу объяснить это себе, и не могу».

Разве можно оставить без ответа эти замечания, написанные походя, без малейшего представления о труде художника, даже без уважения к совершенному им подвигу? И Репин тут же ринулся в бой:

«Направо висит не халат, а кобеняк с видлогой, очень характерная вещь (я очень дорожу этой характерной спиной и загорелым крепким затылком собственника этой киреи). Если бы Вы видели все метаморфозы, какие происходили у меня здесь в обоих углах картины!.. Чего только тут не было! Была и лошадиная морда; была и спина в рубахе; был смеющийся — великолепная фигура, — все не удовлетворяло, пока я не остановился на этой дюжей, простой спине, — мне она понравилась, и с ней я уже быстро привел всю картину в полную гармонию».

Это писано 1 декабря 1891 года, а 3 декабря Репин вновь возвращается к больно затронувшему его обвинению. Он всегда очень недоволен своими вещами, в музеях не может смотреть без страдания почти на все свои полотна, но «Запорожцы» ему нравятся. Наконец-то удалось сделать то, что мечталось.

«Я знаю, что я в продолжение многих лет, и прилежных, довел, наконец, свою картину до полной гармонии в самой себе, что редко бывает, — и совершенно спокоен. Как бы она кому ни казалась — мне все равно. Я теперь так хорошо понимаю слова нашего гения:

«Ты им доволен ли, взыскательный художник?»

А я к себе очень взыскателен.

Два года я жалел одну фигуру и был счастлив, когда, наконец, ее уничтожил. Теперь для меня картина полна».

Стасов давал очень высокую оценку «Запорожцам». Чистяков сказал свое скупое одобрительное слово.

Все эти споры, ведущиеся в узкой среде художников, были далеки зрителям, которые наполняли зал выставки, подолгу стояли возле «Запорожцев», хохотали вместе с ними и переживали радостные мгновения как бы личного общения с этими свободными, лихими людьми.

Прав в своем отзыве художник Мурашко, давний друг Репина по Академии. Он писал:

«Как она удивительно скомпонована! Вы подходите к картине, и кончено, Вы как бы участвуете в этой толпе: это не сцена, развернутая перед Вашими глазами, нет, это толпа плотно обступила строчащего писаря, и Вы неминуемо прибавляетесь к толпе, и тут перед Вами все эти живые хохочущие типы… Верю и чувствую, что это — одно из лучших произведений Репина и лучшее в произведениях всей Европы. Оно имеет и серьезный смысл и значение. Да, это типы прочувствованные, обдуманные, пережитые и созданные. Таких картин всегда и везде не бывает много».

Пожалуй, ни одно произведение Репина не стало таким общеизвестным, как «Запорожцы».

Через два года Репин встретился в Мюнхене с художником Ивасюком, словаком из Буковины. У него на стене уже висели «Запорожцы» в неважной берлинской репродукции.

Картину эту можно было увидеть в самых наших захолустных деревнях. Она стала непременной принадлежностью быта.

Поэтому и в грозные дни войны на полуострове Ханко моряки, стоявшие насмерть за свободу и независимость родины, вспомнили о неунывающих и гордых запорожцах и писали ответ от гарнизона Ханко барону Маннергейму, стараясь представить себе, что именно «отмочил» репинский Тарас Бульба и что это были за остроты, сражающие врага наповал, которые сыпались градом под перо писаря.

Так искусство Репина послужило любимому им народу в годину его суровых испытаний.

НЕ ЖДАЛИ…

«Здесь есть бесподобные куски живописи, быть может, лучшие, какие мы знаем во всем репинском творчестве. Чего стоит одна группа царицы с детьми, особенно фигура ее самой, под розовым зонтиком…»

«Позвольте, — скажет читатель, — какая царица под розовым зонтиком? И какой Репин?»

Да, тот самый Репин, который трудится сейчас над «Грозным» и конспиративно пишет маленькую, как прокламация, картину «Отказ от исповеди». Слова критика относятся к созданию его кисти.

Случилось следующее. В самый разгар работы Репина над «Грозным» вдруг министерство двора предложило ему исполнить дворцовый заказ. Надо было написать картину, изображающую Александра III произносящим речь перед волостными старшинами во дворе Петровского дворца в Москве.

Репину это принесло немало мук и терзаний. Известно, что от дворцовых заказов отказываться было не принято, а в ту страшную пору, после убийства Александра II, когда повсюду свирепствовал жесточайший террор, такой отказ прозвучал бы как вызов, и Репин не решился на это. Он делал попытки избавиться от заказа, которого «не пожелал бы и врагу», со всей яростью ругал среди друзей «свиней» из Петергофа, но «свиньи» быстренько дали понять, что такое заказ двора. И убежденный демократ-республиканец, ненавидящий монархию, взялся за кисти.