Виктор Степанов - Юрий Гагарин Страница 66

Юрий был взволнован — какое это великое дело! — доверие товарищей, знающих о тебе все: и чем ты живешь, и что думаешь, к чему стремишься и на что способен. «Сколько раз дружба советских людей, — размышлял он, перечитывая письма, — сколько раз она проверялась кровью! Да и я сам, если бы это потребовалось, отдал бы жизнь и за Решетова, и за Рослякова, и за Ильященко, за всех своих однополчан».

16 июня 1960 года он был принят в члены КПСС на партийном собрании — единогласно. Через месяц в парткоме ему вручили красную книжечку — партийный билет номер 08909627. Отныне он стал членом Коммунистической партии Советского Союза.

Время, через которое проходил Юрий Гагарин, как скульптор, высекало черты человека с открытым русским лицом, ершисто-веселыми глазами, немного курносым носом, с ямочками в уголках губ, правда, еще без той всегда располагающей к себе улыбки, которая сразу покорила людей после полета.

Глава третья

Они молча сидели за длинным столом заседаний — Павел Беляев, Валерий Быковский, Борис Волынов, Юрий Гагарин, Владимир Комаров, Алексей Леонов, Андриян Николаев, Герман Титов, Павел Попович, Евгений Хрунов… Николай Петрович Каманин и Евгений Анатольевич Карпов тоже учтиво молчали, хотя именно они привезли своих подопечных к человеку, с которым предстояло сейчас встретиться.

Еще одна дверь вела в небольшой, залитый мягким солнцем от приспущенных штор кабинет. Трудно было представить, что в жарких дебатах с коллегами, а порой в одиноком раздумье здесь рождались самые дерзновенные замыслы. В углу — столик с телефонным пультом, на письменном столе бронзовый бюст В. И. Ленина, подставка для авторучки, похожей на маленькую ракету, несколько остро отточенных карандашей, простых и разноцветных. Но о том, что это кабинет конструктора, больше говорила приставленная сбоку коричневатая, как в школьном классе, доска со следами начертанных схем и формул. И уже совершенно отчетливый специфический антураж придавали кабинету глобус Луны на подставке и в застекленном шкафу блестящий, с усиками антенн, напоминавший новогоднюю игрушку, макет первого искусственного спутника Земли.

В условленный час распахнулась дверь, и к ним быстро вошел плотный широкоплечий человек со старательным зачесом над выпуклым лбом. Оглядел всех живыми с задорным блеском глазами и начал дружески, запросто здороваться, каждому пожимать руку.

— Королев…

Еще раз прошелся по лицам взглядом, не скрыл удовлетворения.

— Какие же вы, право, молодцы. Один к одному. Ну, прямо, орёлики. Как в пушкинской сказке: «Все равны как на подбор, с ними дядька Черномор».

Кого он имел в виду? Каманина или Карпова? Но быть может, потому, что был генералом, Николай Петрович так и остался при своей фамилии. Имя «дядька Черномор» отныне крепко закрепилось за Евгением Анатольевичем.

Королев сел в кресло за своим столом, с той же бодрой веселостью сказал по-свойски, сразу располагая к себе:

— Небось не терпится лететь? Понимаю вас, сам был летчиком. Но как говорится, до летения надо набраться терпения. А сейчас давайте хотя бы вкратце познакомимся. Вот вы, капитан, — и указал на Беляева.

Беляев встал, оправил тужурку, начал по-военному:

— Родился в двадцать пятом году на Вологодчине. После десятилетки работал токарем на заводе. В сорок третьем году добровольно пошел в армию, направили в летное училище… затем служба в воинских частях, Военно-воздушная Краснознаменная академия. Ну а потом, — Беляев развел руками, как бы показывая, что отныне он здесь, в отряде космонавтов.

Лицо Королева еще больше смягчилось:

— А вы сидите, сидите. Мы не на вечерней поверке. Солидный багаж. Вам можно доверить многое. Следующий, — проговорил Королев и взглянул мельком на лежавший на столе список. — Валерий Федорович Быковский.

Валерий было привстал, но тут же, остановленный жестом Королева, сел, смущенно, быть может, потому что стеснялся сравнивать свою биографию со столь заслуженным соседом, обронил всего несколько фраз:

— Тридцать четвертого года рождения… Павловский Посад, Московская область… Когда еще занимался в средней школе, окончил московский аэроклуб, затем Качинское авиационное училище. С пятьдесят пятого служу летчиком. — Он так и сказал — «служу» — и почему-то решил добавить — член ВЛКСМ.

Королев кивнул. Действительно, жизнь не такая уж и большая. Видимо, решил поддержать паренька:

— А вы что же умолчали, что первым отсидели в сурдокамере? И в барокамере рекорд побили…

Смуглый, как после загара, Валерий заметно покраснел:

— Так это, Сергей Павлович, в биографию не входит.

— Пока не входит, — поправил Королев, — но потом все пригодится, так что давайте договоримся говорить кратко, но без пробелов.

Дошла очередь и до Гагарина. Юрий волновался, старался выровнять вдруг осевший голос. Ему показалось, что Королев начал прислушиваться чутче, чем к остальным. Возможно, так представлялось ему потом, после полета, когда он восстанавливал в памяти мельчайшие детали первого знакомства с Главным конструктором. Но ведь бывает такое в случайной встрече: в ничего не значившем разговоре через взгляд чужого человека вдруг плеснется, дотронется до тебя его душа.

— Значит, смоленский, — повторил Королев после краткого сказания Гагарина о себе. — И под немцем успел побывать, и в ремесленном обучался. На литейщика, говорите? Закалялись как сталь. Ну а как же так, Юрий Алексеевич, то вагранки ваши, плавка там разная и вдруг авиация?

Юрий замялся: «Что сказать — потянуло небо? Но ведь так отвечают все».

— Наверное, цель жизни. Она ведь редко бывает прямая. И чем извилистей дорога, по которой ты к ней идешь, тем путь вернее. Так мама учила нас. Да и отец, хоть и был простым плотником.

Сергей Павлович взглянул на Гагарина с удивлением.

— А вы, наверное, правы. Я и сам себе теперь вроде верю не верю. Учился, а по утрам разносил газеты, вечерами столярничал, плотничал. Чего только не делал, чтобы заработать на кусок хлеба, на тетради и ватманские листы. — Он помолчал, как бы спрятав в себя свой взгляд, вспоминая прошлое, и потом сказал: — Но у вас все другое. Все. Вы представляете, куда вы все полетите? В космос. Это же фантастика наяву.

Встал, прошелся туда-сюда от окна до двери, остановился возле лунного глобуса.

— Представьте, что это Земля, и крошечной блесткой вокруг нее летит ваш корабль. Вы только подумайте, если бы кто-то взглянул на это снаружи, ну, скажем, с Луны или Марса. Для нас такое непостижимо. Тютчев сказал: «Умом Россию не понять, в Россию можно только верить». Мы сфотографировали обратную сторону Луны — каково! В мае запустили первый корабль-спутник… — Королев сделал паузу, потому что все вдруг сразу замерли; интересно, как он объяснит, что корабль, спроектированный для человека, не вернулся, вернее, не вошел в плотные слои атмосферы, чтобы сгореть, ибо спуск его не планировался, а полетел неизвестно куда.