Анатолий Воронин - Второй пояс. Откровения советника Страница 66

– Простые арифметические подсчеты показывают, что для того, чтобы вырастить тот же виноград и приготовить из него кишмиш, у дехканина уходит не меньше полгода. С одного гектара в чистом виде получается около полтонны кишмиша. С учетом того, что его стоимость на рынке составляет не больше пятидесяти афгани за килограмм, выходит двадцать пять тысяч афгани. А теперь посмотрим, что происходит, когда дехканин выращивает опийный мак. С того же самого гектара он получает не менее десяти килограммов терьяка. А грамм терьяка даже у нас в Афганистане никогда не был дешевле десяти афгани за грамм. Умножаем и получаем сумму – сто тысяч афгани. Разница получается как минимум четырехкратная. А если учесть, что срок вызревания мака до того момента, когда с него начинают собирать «молочко», составляет всего три месяца, получается, что затраты времени на его выращивание у дехканина сокращаются почти в два раза. Как думаешь, рафик мушавер, что выгоднее выращивать дехканину?

– Козе понятно, что мак выращивать выгоднее, – ответил я, так и не уразумев до конца, к чему ведет разговор генерал.

– Ага, значит, я доходчиво пока объясняю. Пойдем дальше. Где в Кандагарской провинции дехкане выращивают свой урожай? Конечно же, в той местности, которую все называют «зеленкой». Именно там, где чаще всего происходят боестолкновения с моджахедами, именно там, где чаще всего бомбит советская и афганская авиация, где наши и ваши военнослужащие проводят войсковые операции. А теперь рассмотрим психологию дехканина. Я пока говорю дехканина, а не душмана. Не имеет значения, от кого он получил землю, – от чиновника госвласти или от сбежавшего в Пакистан землевладельца. Приходит время, и он обязан рассчитаться за аренду земли. Проще говоря, он должен выплатить определенную сумму за то, что использовал эту землю. Если он этого не сделает, то существует очень много способов, как выбить из него эти деньги. Расскажу только об одной такой ситуации. Оставшись без урожая, погибшего в огне при очередной бомбежке авиацией шурави, дехканин задумывается, как ему жить дальше. Есть вариант: отдать в рабство к «хозяину» своего сына, а еще лучше дочь. Но это возможно только в том случае, если они у него есть, а также если на это согласится сам «хозяин». Как правило, землевладельцы требуют от дехкан живые деньги. Что ему остается делать? Он идет к командиру отряда моджахедов и покупает у него противотанковую мину. Если они договорятся между собой, то мину можно взять в долг. Потом эту мину дехканин ночью закапывает на дороге и ждет. Нашли на следующий день эту мину саперы, значит, не задался у него этот бизнес. Подорвался на мине танк или БТР, дехканин бежит к командиру и получает от него деньги.

Что получается? И дехканин при деньгах, и командир моджахедов ставит себе «галочку» за якобы проведенную его отрядом операцию по уничтожению танка. Ясное дело, что в своем Исламском комитете за это дело он получает намного больше денег, чем тот дехканин, который устанавливал ту самую мину.

А теперь я подошел к самому главному. В данный момент мы находимся в центре зеленой зоны, а точнее сказать, в самой гуще виноградников. Девять царандоевских постов, располагающихся на участке протяженностью почти в пятнадцать километров, будут контролировать вокруг себя территорию глубиной до трех километров в обе стороны. Если переложить опять же в цифры, получается, что на территории почти в тысячу гектаров ни один дехканин уже не сможет нормально работать. Если на этом земельном участке выращивался опийный мак, потери составят не менее двухсот миллионов афгани, или больше десяти миллионов долларов. Ну как, впечатляют эти цифры?

Я только кивнул головой, а генерал тем временем продолжал:

– Что должен предпринять хозяин земли или командир бандформирования, контролирующий данную территорию? Он должен сделать все, чтобы этих постов там не было. Я не хочу быть пророком, но думаю, что месяца через два, когда в провинции начнутся посевные работы, этих постов уже не будет. А если они и сохранятся до того времени, то окажутся в жесточайшей блокаде. Моджахеды просто-напросто перекроют все дороги между постами, и, чтобы до них добраться, придется проводить войсковую операцию, которая по масштабам будет равной той, что ведется сейчас. Может, я не прав?

– Правы, конечно же, вы правы, – вмешался в разговор Мир Акай. – Рафику мушаверу известно от наших агентов о складывающейся здесь обстановке. Он и генерала Варенникова об этом же предупреждал.

– Так почему же тогда вы не настояли на том, чтобы этой операции не было? – не унимался Суразоволь. – Представляете, сколько человек погибнет только потому, что кому-то в очередной раз пришла в голову бредовая идея ценой жизни других обеспечить собственное благополучие?

– Да все я отлично понимаю, но, извините, от меня здесь ровным счетом ничего не зависит. Эту операцию разрабатывали в Кабуле и наверняка согласовывали с Гулябзоем. Иначе не стали бы гнать сюда столько царандоевских подразделений почти со всей страны. Если в вашем министерстве не могут разобраться что к чему, то куда уж нам – «сирым да убогим». У вас, рафик генерал, кажется, тоже есть советник – генерал Алексеев, если не ошибаюсь? Он-то чего молчал? А ведь я в свое время докладывал в Представительство о том, что эта операция преждевременна и плохо подготовлена. И Варенникову то же самое говорил. Да кто меня слушать будет.

Мои слова только разозлили генерала.

– Вот так всегда, когда начинают искать конкретных виновных, то их и нет. Бардак, что у нас, в Афганистане, что у вас, в Советском Союзе. А за этот бардак кладут свои головы ни в чем не повинные люди. Вот, к примеру, вам, мушавер, известно, сколько обычных дехкан погибло в первый день этой операции, когда практически весь улусвали Даман был подвергнут массированной бомбардировке с воздуха и обстрелам из орудий?

В подтверждение того, что располагаю данной информацией, я кивнул головой.

– Да ни хрена вы не знаете! – Суразоволь метался по землянке, попутно скидывая с себя сарбозовские дреши. – А если и знаете, то не все, что известно мне. Только у одного деятеля, что протирает сейчас штаны в министерстве сельского хозяйства, «на навоз» ушло около ста человек. И знаешь, что он мне сказал, когда я улетал в Кандагар? Он сказал буквально следующее: «Передайте местным кандагарским идиотам, затеявшим всю эту вакханалию, что им не удастся отвертеться за геноцид, который они там устроили у себя. Придет время, а оно не за горами, и со всех них спросят. Каждый баран будет за свою ногу подвешен».

Меня это здорово задело за живое. Какой-то «душара», сидящий на теплом месте с министерским портфелем под мышкой, в первую очередь беспокоится не о благополучии страны, а о том, сколько погибло его собственных нафаров, засевших в кандагарской «зеленке». А что, собственно говоря, делают эти самые нафары в «зеленке» зимой?