Поль Фор - Александр Македонский Страница 66

Не станем удивляться и тому, что один скифский царь из-за Яксарта, в теперешнем Казахстане, предлагал Александру свою дочь, что сатрап Мидии представил ему сотню амазонок или женщин из Скифии, что Александр побуждал своих македонских военачальников и солдат обзаводиться в Азии не только наложницами, но и супругами. В области Свата на севере Пакистана к Александру в сопровождении толпы благородных дам явилась Клеофида, царица ассаков из области Масакавати (ныне Чакдара) — просить милости у великодушного победителя, и она была так прекрасна, а ее манеры столь изысканны, что Александр наделил и ее сыночком, который носил его имя (Курций Руф, VIII, 10, 34–36). Юстин (XII, 7, 11) прибавляет: «С тех пор индусы называли Клеофиду венценосной шлюхой — за то, что она отдала на поругание свою честь». Этот союз представляется романтическим изобретением вполне в духе Клитарха. «Роман об Александре» отведет ему несоразмерно большую роль в жизни Завоевателя. А вот еще более романтичная история первого настоящего брака Александра. Здесь нам остается лишь предоставить слово Клитарху, который вещает устами Квинта Курция (VIII, 4, 22–30):

«Сатрап (имеется в виду Оксиарт, бактрийский вождь)… взялся с варварской роскошью устраивать пир, на который был приглашен царь, и во время радостного торжества он повелел ввести 30 благородных девиц, меж которых была и его собственная дочь по имени Роксана, выделявшаяся телесной красотой, а также редкостной для варваров изысканностью наряда. Шествуя меж отобранных девиц, она обратила на себя взоры всех присутствовавших, но особенно царя. Ведь Александр, избалованный милостями судьбы, от которой род смертных защищен недостаточно, уже не так властно повелевал своими похотями, а потому в его груди разгорелась страсть к этой подлой, если сравнивать с царскими кровями, девчонке, и он сказал, что для упрочения царства необходимо соединить персов и македонян брачными узами: только это может заставить побежденных позабыть свой стыд, а победителей лишить надменности. Ведь и Ахилл, от которого он ведет свой род, сошелся с пленницей. Так что пусть никто не почитает его желание соединиться с девицей брачными узами за что-то недолжное. Обрадованный этим против ожидания отец внимает речи Александра, а разгоряченный своей похотью царь велит по обычаю своей страны принести хлеб (у македонян он — самый священный залог для брачующихся), который разрезают мечом, и оба от него отведывают… Так-то вот царь Азии и Европы связал с собой брачными узами девицу, приведенную на пиршественные забавы, и собрался от пленницы произвести на свет отпрыска, который будет повелевать победителями. Друзьям же царя было стыдно, что за вином и пиром он выбрал себе зятя среди покоренных…»

Чтобы сообщить этому молниеносному событию немного пикантности, следует сказать, что прекрасная Роксана была в числе благородных пленниц, захваченных на «согдийской скале», в неприступной крепости Ариамазе в 20 километрах к востоку от Дербента (Узбекистан), для взятия которой Александру пришлось засыпать пропасть или, согласно другой легенде, погубить немало жизней. Солдаты, свидетели подобных сцен любви и смерти, не могли судить царя обычными человеческими мерками.

«Эпитома деяний Александра» — единственный источник, утверждающий, что Роксана, на которой Александр официально женился в Бактрах зимой 328/27 года, во время индийского похода родила сына, вскоре умершего. Вновь она забеременела лишь в конце 324 года, сразу после смерти Гефестиона. Весной того же года Александр женился еще на двух персидских царевнах — Парисатиде, дочери Артаксеркса III, и Статире (Барсине), дочери Дария, и устроил в Сузах брак сразу 10 тысяч выходцев с Запада с азиатками. Самая пышная церемония из всех, какие только можно себе представить, была предназначена не просто для того, чтобы поразить воображение и запечатлеться в людской памяти: она имела целью решительным образом укоренить македонскую нацию в сердце Азии и тесно сплотить под началом единого главы два народа, слишком долго пребывавших во вражде. Должно быть, это празднество в Сузах (март 324 г.), на котором официально и в той или иной мере вынужденно соединили свои судьбы греческие солдаты и азиатские женщины, получилось незаурядным и удивительно красочным.

Вероятно, самые существенные детали этого события стали известны Плутарху («Об удаче или доблести…», I, 329e-f), Арриану (VII, 4, 4–8) и Афинею (538b–539а) от Харета, управляющего царским двором и непосредственного свидетеля (?): пир на десяти тысячах расставленных кушетках на 10 тысяч персон под шатрами Его Величества, пятидневная мужская попойка, затем торжественный вход десяти тысяч персидских женщин под покрывалами, их распределение по кушеткам, раздача каждой паре золотой чаши для благочестивого возлияния, официальная раздача приданого от имени царя или лично царем, возвращение по домам — и в каком состоянии! Это мероприятие, на котором не было благодарных, обошлось в 8870 талантов. Это была плата за благое намерение навсегда установить гармонию и согласие, то есть доброе взаимопонимание между народами.

Одинокий герой

Напрасно начиная с 330 года молодой царь надеялся сблизить умы и сердца, осуществить слияние греческого гения, македонской энергии и персидского жизнелюбия — этих трех знаменитых особенностей индоиранских каст: самовластности, силы, плодовитости. Когда он поверг Дария и завладел его сокровищами, македонские солдаты, которые были призваны на службу четыре года назад, помышляли лишь о том, чтобы вернуться с жалованьем и добычей к родным очагам, а греческие наемники полагали, что Коринфский союз лишился всякой разумной причины для существования, и никто из прежних товарищей Филиппа не желал становиться подданным нового царя Азии, преемника и подражателя персидских царей. Одной из первых мер Александра после захвата сокровищницы Дария в Экбатанах была демобилизация греческих контингентов, в том числе фессалийцев.

Сразу же после смерти Дария македонских, пеонийских и фракийских солдат охватил приступ помрачения или паники, и они готовы были бросить все и вернуться по домам. Происходило это у Гекатомпил в Парфии, близ современного Шахруда. Каждому военачальнику царь обещал, что приструнит деморализованных македонян, а затем созвал собрание армии. Произнеся длинную речь, упор в которой делался на воинской доблести и его личной славе, Александр убедил их предпринять новый поход и, желая показать свою незаинтересованность в этом деле, распорядился сжечь собственное имущество. Охваченные энтузиазмом солдаты, если верить сообщениям, сожгли свои пожитки и устремились вслед за завоевателем на север, в погоню за амазонками, поскольку были убеждены, что те обитают по краям Гирканского (ныне Каспийского) моря. Дальше на восток простиралась страна скифов. Через несколько дней путники должны были достигнуть Танаиса (Дона) и Истра (Дуная) на рубежах Фракии и Македонии. Таковы были первые признаки непокорности, первые вызовы царской славе, брошенные в августе 330 года.