Фритьоф Нансен - «Фрам» в Полярном море Страница 66

– Да нет, что вы, – отвечал Скотт-Хансен. – Погода удивительно мягкая и приятная.

– Но, может быть, у вас ноги немного озябли?

– Не могу пожаловаться, разве немножко пощипывало пальцы.

Скотт-Хансен недавно отморозил-таки два пальца и все же отказался носить костюм из волчьего меха, которые я велел выдать метеорологам. «Пока еще слишком мягкая погода, нехорошо нежиться», – заявил он. Однажды утром Скотт-Хансен, кажется, в сорокаградусный мороз, выскочил на палубу производить наблюдения в одной рубашке и кальсонах. Ему, видите ли, некогда было одеться.

Через известные промежутки времени те же двое производят на льду магнитные наблюдения. Я вижу, как они стоят там с фонарями, нагнувшись над своими приборами, потом вдруг пускаются бешеным аллюром по льду, чуть не распластываясь на бегу и размахивая руками, как мельница крыльями при ветре скоростью 10–12 метров в секунду. Но спросите их и услышите: «Право, не так уж холодно».

Невольно вспоминаются утверждения участников прежних экспедиций, будто при такой температуре «невозможно производить наблюдения». Но наших ребят, очевидно, «такой» температурой не проймешь; требуются морозы покрепче. В паузах между наблюдениями и вычислениями слышу громогласный разговор в каюте Скотт-Хансена – это значит, что шеф накачивает своего ассистента сведениями по астрономии и навигации.

Ужас, до чего у нас пристрастились к картам. Демон картежного азарта свирепствует вечерами в кают-компании до поздней ночи. Даже наш почтенный Свердруп одержим теперь этим бесом. Правда, товарищи еще не проигрались до последней рубашки, но хлеб свой насущный они проигрывают друг другу в буквальном смысле этого слова; двое бедняг должны теперь целый месяц обходиться черствым, так как проиграли партнерам свои порции свежего хлеба. И тем не менее игра в карты остается у нас здоровым и невинным развлечением, всегда вызывающим много шуток и веселья.

Есть ирландская поговорка: «Будь счастлив, а если не можешь быть счастливым, будь беспечен; если же не можешь быть беспечным вообще, то будь беспечным насколько можешь». Это – хорошая житейская мудрость, которая… нет, к чему тут пословицы? Они здесь ни при чем, когда жизнь, в общем и целом, течет счастливо. Амунсен вчера воскликнул вполне искренно: «Ну, не говорил ли я, что мы самые счастливые люди на белом свете! У нас нет никаких забот, нам все дается без труда, всегда из всех затруднений мы выходим здоровыми и невредимыми».

«Да, – согласился Скотт-Хансен, – мы ведем, несомненно, беззаботную жизнь». А через некоторое время Юлл подтвердил, со своей стороны, в не менее сильных выражениях то же самое. Кажется, его больше всего восхищает то, что здесь нет вызовов в суд, не существует никаких долговых обязательств и никаких кредиторов.

А я сам? О да, и я скажу, что мы живем без забот, ничто нас не обременяет – никаких писем, газет, никаких помех. Чисто отшельническая жизнь, далекая от мира; такая, о какой я мечтал юношей, жизнь, позволяющая человеку спокойно отдаться своим занятиям и труду. Я тоже счастлив. Тоска, пусть даже самая глубокая, самая томительная, не может назваться несчастием. Во всяком случае человек не имеет права не быть счастливым, раз судьба дает ему полную возможность жить согласно своему идеалу, избавляет от повседневной прозы будней, чтобы он с ясным взором мог стремиться к другим, более высоким целям…

«Где труд, там и победа», – сказал один поэт из страны труда. Да, я работаю, не щадя сил, – стало быть, и победа не заставит себя ждать. Лежа на диване, читаю о злоключениях Кэна, пью мартовское пиво и курю папиросы, – да, я должен признаться, что погряз в этом пороке, который раньше сам так сильно осуждал. Но плоть человеческая слаба. И вот я пускаю облака дыма у себя в каюте, предаваясь приятным мечтам. Это, правда, трудная работа, но стараюсь выполнить ее возможно лучше».

«Четверг, 4 января. Заря как будто становится все заметнее; но, возможно, это всего лишь воображение. В общем, у меня на сердце легко, хоть дрейфуем снова на юг. Но что за беда, в сущности? Пользы для науки это, быть может, дает не меньше, и, в конце концов, если хорошенько разобраться, то достижение или недостижение Северного полюса лишь вопрос тщеславия. Ведь теперь я во всяком случае имею приблизительное понятие о том, каково должно быть на полюсе («благодарю покорно», – скажет читатель).

Несомненно, глубокое море, над которым мы сейчас находимся, связано с глубинами Атлантического океана и является его составной частью. Я уже убедился, что все полностью согласуется с моими расчетами – когда ветер дует попутный. Разве этого мало для начала? Ведь многим и до нас приходилось ждать ветра. А тщеславие? Это детская болезнь, от которой вылечиваешься с годами и которую теперь нужно преодолеть.

Расчеты оказались правильными, за одним исключением. Мы прошли вдоль берегов Азии, где многие пророчили нам большие трудности; зашли на север дальше, чем я мог допустить в самых дерзких своих мечтах, и находимся как раз на той долготе, как я желал; мы вмерзли в лед совершенно так, как я того хотел. «Фрам» великолепно выдержал все сжатия, и при каждом напоре льда легко выскальзывает кверху, хотя он тяжело нагружен углем и сидит глубже, нежели предполагалось. И это несмотря на то, что самые опытные люди сулили ему при таких обстоятельствах верную гибель.

Лед, встреченный нами, оказался не тяжелее и не менее проходимым, чем я предполагал. Последнее и самое главное: удобство жизни, теплота в помещениях и вентиляция не заставляют желать ничего лучшего, в снаряжении экспедиции до сих пор так же не ощущается никаких пробелов, провиант взят превосходный. Несколько дней назад Блессинг и я сошлись во мнении, что мы питаемся здесь не хуже, чем дома; у нас нет недостатка ни в чем; у нас не текут слюнки даже при мысли о бифштексте а ля шатобриан или свиной отбивной с шампиньонами и с бургундским. Мы просто равнодушны к таким вещам.

Снаряжение экспедиции стоило нескольких драгоценных лет моей жизни, но я о них нисколько не жалею: эти годы потрачены не зря – мы добились того, чего хотели. Мы проводим зиму во льдах, и жизнь эта не только во всех отношениях лучше, чем в предыдущих экспедициях, но совсем такая же, будто мы захватили с собой в плавание маленький уголок Норвегии или Европы. Живем все вместе, все у нас общее, все мы вместе составляем небольшую частицу родины и с каждым днем все сильнее привязываемся друг к другу.

Только в одном пункте, и, к сожалению, одном из важнейших, расчеты не оправдались. Я предполагал встретить здесь мелководное полярное море, так как наибольшей известной до сих пор глубиной в этих областях считалась глубина в 150 метров, установленная «Жаннеттой». На этом основании я полагал, что все течения здесь ярче выражены, а течение, образуемое сибирскими реками, относит лед на порядочное расстояние к северу. И вдруг мы нашли здесь такую глубину, что ни один наш линь не достает дна, глубину по крайней мере в 1800 метров, а может быть, и вдвое большую.