Джеймс Бернс - Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) Страница 66

Президент демонстрировал свое обычное уважение к общественному мнению, как всегда крикливому, многообразному, примитивному в оценках и ожидающему твердого руководства. Особенно его беспокоило неприятие сотрудничества с большевизмом католиками. При негласном поощрении президента его друг, член Верховного суда Фрэнк Мэрфи доказывал своим единоверцам-католикам, что коммунизм и нацизм безбожны в одинаковой степени, но последний сочетает безбожие с беспрецедентной жестокостью. Когда президент заметил в беседе с репортерами, что русские допускают в рамках конституции некоторую свободу религии, лидеры религиозных конфессий набросились на него с обвинениями в софистике и невежестве. Хэм Фиш предложил президенту пригласить Сталина в Вашингтон и окрестить его в бассейне Белого дома. Рузвельт направил своего представителя Мирона Тэйлора в Рим приветствовать папу Пия и сообщить ему, что «согласно... достоверной информации, сегодня русские церкви открыты для верующих и посещаются большими массами населения». Тэйлор привез с собой письмо президента папе с утверждениями: советская диктатура столь же «жесткая», как и нацистская, но гитлеризм более опасен для гуманизма и религии, чем коммунизм. На папу это не произвело впечатления; его эксперт по вопросам вероучения монсеньор Доминико Тардини резко возразил: коммунизм был и всегда останется атеистическим и милитаристским. В частном порядке монсеньор пожаловался папе, что Рузвельт оправдывает коммунизм. Ватикан пошел чуть-чуть навстречу Рузвельту, выразив свою позицию таким образом, чтобы католики проводили различие между помощью русским и помощью коммунизму. Рузвельт всегда стремился побудить Москву смягчить свою антирелигиозную позицию, но не преуспел в этом.

Очевидно, великий прагматик не мог существенно повлиять на великого доктринера. Хотя президент вряд ли добивался руководства крестовым походом за полное сотрудничество антифашистских сил, ему удавалось по крайней мере устранять препятствия для такого сотрудничества и позволять этому процессу двигаться естественным ходом. Конгресс отклонил поправки, запрещавшие президенту предоставление России помощи в рамках программы ленд-лиза; в конце октября президент без всякой помпы сообщил Сталину, что тот может рассчитывать на американские поставки стоимостью миллиард долларов. Однако за это президент платил определенную цену. Ему и его коллегам пришлось поступаться провозглашением великих идеалов Объединенных Наций и делать упор на целесообразность помощи России: это позволяет ей выстоять в войне и, таким образом, делает американское вмешательство в войну менее необходимым. Получалось, что помощь предоставляется из циничных, эгоистических соображений. Единственное, что связывало американцев и русских, — общая ненависть к нацизму и страх перед ним.

Сталин не обманывался на этот счет. В начале ноября он писал Черчиллю, что причины отсутствия ясности в отношениях между двумя странами просты: нет согласия по целям войны и мира, а также нет второго фронта. То же самое он мог сказать и Рузвельту.

В конце осени 1941 года вся антифашистская коалиция пребывала в стратегическом разброде, даже несмотря на то, что сотрудничала по многим экономическим, военным и дипломатическим вопросам. Черчилль почти отчаялся насчет присоединения к войне Соединенных Штатов. Относительно способности России выстоять все еще питал серьезные сомнения — приходилось считаться с кошмарной реальностью: Англия одна в противоборстве с полностью мобилизованным вермахтом; мириться с распределением американской помощи между Англией и Россией. Заинтересованный в том, чтобы «русский медведь» продолжал сопротивляться, Черчилль встречал помощь ему ворчанием и ревностью. По-прежнему опасался весеннего вторжения нацистов на Британские острова и готовил в Северной Африке контрнаступление на запад. Сталин всегда был колючим партнером. Поездка в Москву делегации во главе с лордом Бивербруком и Авереллом Гарриманом позволила установить тесные рабочие отношения с Советами, но ни одна миссия не могла решить главной проблемы: Россия несла огромные потери, пока в нее текли лишь небольшие ручейки поставок через Архангельск, Владивосток и Иран. Что касается Китая — в лучшем случае третьего в списке ожидающих американской помощи, — то в Чунцине господствовали настроения в диапазоне между горечью и пораженчеством.

Таким образом, если Рузвельт оказался в трудном положении между войной и дипломатией, то и другим мировым лидерам в 1941 году приходилось не лучше. Все они стали свидетелями крушения своих прежних надежд и планов. Гитлер предпринял нападение на Россию в стремлении избежать позиционной войны на два фронта, однако попал именно в такую ситуацию. Черчилль надеялся иметь полноценным партнером в войне Соединенные Штаты, но стала им Россия. Хотел овладеть стратегической инициативой заблаговременно, однако потерпел неудачу. Сомневался, что Япония выступит одновременно против Англии и США, но события показали необоснованность таких сомнений. Сталин стремился выиграть время, но ему это не удалось. Немцы, находившиеся в 50 милях от Москвы, готовились к решающему броску.

Глобальные силы, движимые грубой мощью и сопротивлением, великими стратегиями и контрстратегиями, перспективными штабными разработками и внезапными ударами, все вместе составляли динамическое равновесие мира. Лишь какой-то мощный поворот событий мог разрушить это равновесие и освободить Франклина Рузвельта из стратегического капкана.

Первого ноября 1941 года новые руководители Японии встретились, чтобы принять решения по проблемам, которые они начали обсуждать с приходом к власти — две недели назад. Должны ли они «уклоняться от войны и навлечь на страну громадные трудности»? Или начать войну немедленно и решить все проблемы? Нужно ли, приняв решение о войне, продолжать одновременно дипломатические усилия и военные приготовления? Таковы альтернативы, сформулированные премьер-министром Тодзио для своих коллег: министра иностранных дел Того, министра финансов Окинори Кайа, министра ВМФ Сигитаро Симады, начальника штаба ВМФ Осами Нагано, директора Управления планирования Тёичи Судзуки. На встрече присутствовали также представители военного «ядра»: начальник штаба сухопутных сил генерал Сугияма, его заместитель, заместитель начальника штаба ВМФ и другие.

Встреча продолжалась семнадцать часов и проходила в бурных дебатах. Отвечая на вопросы скептически настроенных Того и Кайа, не нападет ли американский флот на Японию, Нагано сказал: