Клод Дюфрен - Мария Каллас Страница 67

Произнося эти слова, он обнял певицу за плечи. Это был отнюдь не жест друга, а влюбленного мужчины, как и его обещание дать деньги на фильм больше походило на признание в любви, чем на деловое предложение бизнесмена. У Менегини наконец-то упала повязка с глаз. Он ясно увидел, что между его женой и посторонним мужчиной неожиданно возникла духовная близость. Ему было неприятно думать об этом, и он попытался прогнать от себя эту мысль: естественно, что Мария с удовольствием беседовала с Аристотелем, ведь они оба — греки, а ей не так уж часто доводилось общаться со столь интересным собеседником, к тому же соотечественником… Пусть себе веселится на здоровье! Пусть танцует под джазовый оркестр (игравший, к слову сказать, только медленные мелодии, когда партнеры двигались в танце, тесно прижавшись друг к другу, щека к щеке)… Пусть поживет в роскоши, которую не мог ей предоставить слишком прижимистый супруг… Менегини не хотел ничего видеть и понимать. Он все еще цеплялся за ускользавшее из его рук призрачное счастье…

А что же Мария? Какие чувства испытывала она? Что происходило в ее душе, жившей до сих пор одними только театральными страстями и переживаниями? Если в ее душе и происходила борьба между любовью и долгом, то совсем недолгое время. А как могло быть иначе? Как могла она бороться с происходившим с ней чудом: она была влюблена впервые за тридцать шесть лет жизни! Пламя неожиданно вспыхнувшей страсти разгоралось так стремительно еще и потому, что это была поздняя страсть. Ее огонь мгновенно распространялся, сжигая все на своем пути… Любовь Баттисты была слишком пресной и праведной, почти отеческой. Безнадежное чувство к Лукино Висконти оказалось лишь прелюдией к великой страсти. И только Ари сумел разбудить ее чувственность и заставить учащенно биться сердце. Только теперь Мария поняла, что вовсе не являлась бесчувственным идолом, античной статуей, почитавшейся толпой восторженных и платонических поклонников, а женщиной, состоящей из плоти и крови… Когда они танцевали с Ари так близко, когда вели бесконечные беседы на палубе «Кристины», когда, встретившись нечаянно взглядом, чувствовали себя наедине друг с другом, хотя вокруг было полно других пассажиров, — каждую секунду она открывала для себя новый, неведомый ей мир. И это открытие будоражило и волновало ее кровь. И тогда Мария решила дать волю своим чувствам и как в омут бросилась в объятия Ари.

Онассис, в свою очередь, приложил все усилия, чтобы вызвать в душе Марии эту бурю чувств, не теряя времени даром. Неутомимый ловелас, вечный охотник за свежей плотью, он никогда не делал передышки в постоянной гонке за земными утехами. На этот раз он серьезно увлекся погоней: желание обладать прекрасной женщиной подкреплялось престижностью выбранной жертвы. Несмотря на то, что Онассис ничего не понимал в оперном искусстве, идея стать любовником одной из самых известных в мире женщин чрезвычайно льстила его самолюбию. Какая эффектная визитная карточка — на одной стороне слава, на другой миллиарды! О такой выгодной сделке можно было только мечтать!..

Когда же случилось непоправимое? Трудно назвать точную дату, но, судя по некоторым признакам, это могло произойти 6 августа. В тот день яхта бросила якорь в бухте у горы Атос и все веселое племя путешественников спустилось с борта «Кристины» на берег, чтобы посетить знаменитый монастырь. Патриарх Константинопольский прибыл в обитель, чтобы встретить именитых гостей, а именно двух греков. Мария и Ари встали перед ним на колени. Молодая женщина была растрогана до слез, когда патриарх назвал ее «самой знаменитой в мире певицей», а ее спутника «современным Улиссом». Волнение Марии возросло еще больше, когда благообразный священник, по всей видимости, знавший толк в жизни, благословил влюбленную парочку со всей подобавшей случаю торжественностью. Еще немного и Мария, чье воображение разгорелось не на шутку, поверила бы в то, что служитель культа обвенчал ее с Аристотелем. У стоявшего в сторонке Багрянисты создалось почти такое же впечатление. Это было самое неприятное из всех терзавших его в тот момент сомнений.

Когда Мария возвратилась на борт яхты, она была уже совсем другой женщиной. Остатки угрызений совести улетучились. Былая нерешительность уступила место желанию отдаться чувству, охватившему все ее существо. Можно предположить, что вечером того памятного дня Аристотель Онассис перестал быть для Каллас простым поклонником ее таланта…

В своих воспоминаниях Менегини подробно описал свой путь на Голгофу, чем обернулись для него последние дни круиза: «Вечером 6 августа, когда мы вернулись на борт, я увидел, что она изменилась до неузнаваемости. Она отказалась идти спать. Когда же я сказал ей, что устал, она ответила: «Делай, что хочешь, а я останусь здесь». С этого вечера началась их связь…»

Следующий вечер не принес Менегини облегчения. Напротив, Мария в самом приподнятом настроении танцевала с Онассисом, тесно прижавшись к нему и не обращая внимания на остальных пассажиров. Уинстон Черчилль попросил ее что-нибудь спеть, в ответ она небрежно ответила ему отказом. И старый лев остался ни с чем. Казалось, музыка больше не интересовала оперную диву. Она взяла с собой в круиз партитуру одной из опер Беллини, но за все время путешествия даже не прикоснулась к ней. Все ее помыслы и желания были связаны с Ари. Она практически не расставалась с ним ни на минуту. «Кристина» встала на якорь в порту Пирей. Влюбленным представилась возможность спуститься вдвоем на берег. Держась за руки, они гуляли по узким улицам квартала Плак, с наслаждением вдыхая воздух родины, с которой находились в слишком долгой разлуке.

Казалось, Афины да и вся Греция благословляли двух своих самых знаменитых детей…

В последующие дни страдания Баттисты продолжились. Мария взяла в привычку возвращаться на рассвете в каюту, которую занимала вместе с супругом. Он сделал ей замечание по этому поводу. Влюбленные не любят, когда кто-то становится на их пути, так и Мария, не в силах более сдерживать переполнявшее ее раздражение, высказала все, что накопилось в ее душе.

«Можно подумать, ты мой тюремщик! — воскликнула певица. — Ты ходишь за мной по пятам. Ты подглядываешь за всем, что я делаю. Долгие годы ты держал меня на цепи. Ты похож на мерзкого тюремного надзирателя. С меня хватит!.. Ты не занимаешься спортом, ты не знаешь иностранных языков, у тебя всегда всклокоченные волосы, ты не умеешь элегантно одеваться…»

В продолжение целого часа лился поток упреков на голову несчастного Баттисты, который все еще надеялся, что это лишь мимолетное увлечение Марии. Однако каждую ночь она выпархивала из супружеской каюты, оставляя Титта наедине со своей ревностью.