Фернан Мейссонье - Речи палача Страница 67

Эпилог

Отмена смертной казни

Что же касается моего нынешнего мнения о смертной казни, прежде всего надо сказать, что сейчас я смотрю на все с расстояния в сорок лет. И с течением времени и эволюцией идей мои чувства относительно смертной казни также изменились.

Отмена смертной казни во Франции в 1981 году подала повод к такой же борьбе мнений, какая возникла, когда в 1787 Людовик XVI — подталкиваемый, нужно сказать, такими защитниками новых идей, как Малерб и Беккария, отменил пытки. Во все времена людям трудно отменять вековые обычаи. Некоторые обычаи, живые и в наше время, существуют уже более тысячи лет, как обычай завязывать глаза осужденным, которые будут расстреляны. Но менталитет меняется. Я, бывший экзекутором, в 1957 году был сторонником смертной казни за всякое гнусное преступление (убийство с целью ограбления, корыстное преступление). А потом со временем моя позиция стала более тонкой. В 1981 году мое мнение но данному вопросу состояло в том, что смертную казнь необходимо сохранить за гнусные преступления, совершенные по отношению к старикам и детям. Сейчас, в 2002 году, я наконец встал в ряды тех, кто против смертной казни. Представления изменились, нравы смягчаются. Я следую за этим движением. Смертную казнь невозможно вернуть, даже если народ требует этого, нельзя возвращаться к таким вещам. Невозможно вернуться назад.

Но для опасных преступников и рецидивистов нужно бы наказание, которое действительно ее заменит, которое окажется равнозначным для семей жертв. Я думаю, что для удовлетворения семей жертв нужно было бы реальное наказание на срок тридцать пять лет, без каких-либо поблажек.

Те, кто разрушил жизнь семьи, должны почувствовать, что и их жизнь разрушена. Общество, и особенно семьи жертв, были бы уверены, что осужденный не сможет больше вредить на протяжении долгих лет. Но тут мы в некотором роде возвращаемся к пытке, и мне жаль охрану. Так что мы приходим на некоторый новый этап, на распутье: что делать перед лицом крупного преступника? Я задаю себе вопрос: какое равновесие можно найти в наказании за отвратительные преступления? Что нужно делать в подобном случае? Общество несет ответственность и должно быстро защитить слабых прежде, чем доискиваться до причин. А значит, наказание в виде долгого срока, без помилования и досрочного освобождения. Разумеется, никакого пожизненного, это невозможно, надо, чтобы у человека была хотя бы маленькая надежда однажды выйти оттуда. Долгое наказание с адекватным надзором за осужденными. Но для этого придется реформировать всю судебную и пенитенциарную систему. Заново все налаживать.

Тем, кто требует восстановления смертной казни, я бы хотел адресовать одно интересное замечание, касающееся ситуации, с которой я столкнулся. Это слова господина Вив, дяди двух маленьких девочек, зарезанных в Алжире преступником, которого приговорили к смерти и гильотинировали. Три года спустя после казни он сказал мне, что все еще думает о своих племянницах, но в некотором роде сожалеет, что убийца был гильотинирован, потому что больше не было виновного, чтобы излить на него боль и горечь. Я сделал вывод, что если бы убийца получил тридцать пять лет без права на сокращение срока, родители этих маленьких жертв лучше бы удовлетворили жажду мести и свои скорбные чувства.

Образ палача

В газетах нам всегда рисовали образ безжалостного экзекутора. Говорили, что экзекуторы были не то кучерами, не то мясниками, а то и рыночными разносчиками. Что они могли, строго говоря, любить только народную музыку. В журналах, в фильмах экзекутора — впрочем, они называют его палачом — рисуют с таким лицом! С лицом чудовища: огромные усы, глубоко посаженные глаза и все такое. СМИ создали чудовище, нечувствительное ко всему живому.

И тут же люди строят на этом свои представления. Журналисты и кинематографисты создают максимально карикатурное изображение; публикой это оплачивается лучше. Но на самом деле это не так! В нашей бригаде Жорж был красивым парнем, метр восемьдесят пять. В Алжире V него были все девушки, каких он мог пожелать. И не один раз люди, с которыми я знакомился, были удивлены, не желали верить в то, что я занимал такую должность. Они представляли себе экзекутора в другом обличье, как в журналах или в фильмах. Реальность была совершенно другой. Я очень чувствителен, я обожаю классическую музыку, бельканто и особенно звук рога. Эта музыка вызывает у меня приятный озноб. Так как же можно быть чувствительным человеком и занимать такую должность? Человеческое существо чрезвычайно сложно.

Я думаю, что миф об экзекуторах ковался некоторой частью прессы начиная с 1792. И, к несчастью, экзекуторы помимо своей воли поддерживали его своей молчаливостью перед журналистами. И журналисты, не находя ничего, что бы положить «на зубок», придумали невероятные факты, чтобы продавать свои газеты. И потом некоторые так называемые историки повторили эти ложные рассказы и создали ложную историю, описав в конце концов экзекутора как ужасающего персонажа.

Я читал, что после смерти Людовика XVI у Сансона были проблемы из-за того, что он сказал, что король умер с большой смелостью. Это не было политически корректно! Весь этот период Революции был урезан революционерами, которые сделали все, чтобы свести до минимума речи осужденных, особенно между 1792 и 1794 годами. Впоследствии три известных писателя — в том числе Ламартэн — написали книгу, которая имела в то время большой успех, но при этом чертовски вольно обращалась с историей. А потом Ленотр критиковал Мишле за его страницы, посвященные экзекуторам и гильотине. Впоследствии более или менее серьезные писатели говорили о жизни палачей, повторяя то, что было написано там и сям, и в итоге говоря более или менее неверные вещи. К сожалению, ни один экзекутор не оспорил их писания. Именно поэтому я захотел привести свое свидетельство в этой книге. И я бросаю им вызов — пусть опровергнут мои слова!

В Алжире журналисты относились к нам уважительно, более уважительно, чем во Франции. Может быть, это было связано с нашим социальным положением, иным, чем положение экзекуторов во Франции. Все газетные статьи того времени говорят о нас только хорошее. Рош получил позолоченную медаль труда. Он получил право на хвалебную статью в газетах, отмечающую этапы его жизни.

По смерти Жюстена, когда он был убит ФНАО, пришли журналисты. Они написали статью: «Экзекутор, убитый ФНАО!», говоря о чести и всем прочем. Это было весьма неплохое для экзекутора надгробное слово, на несколько колонок.

В книге, написанной по дневникам Дейбле, много ложного, придуманного. Нигде в архивах Дейбле вы не найдете ни одной страницы, где был он говорил о своей совести, о том, как он проводил казнь, что он чувствовал… В дневниках Дейбле можно просто прочесть: «Сегодня погода тихая, дождливая». Вы не найдете ни одной страницы, где бы он говорил: «Вот что я чувствовал». У меня есть все копии, фотокопии дневников и архивов Дейбле. Там нет ничего даже похожего. Нигде он не говорит: «Мое состояние души…» Никогда Дейбле не писал о состоянии своей души в отношении своей профессии. Ничего! Он не говорит об этом. Мы об этом ничего не знаем. Об этом могли бы рассказать только его близкие, его дочь. В своих дневниках Дейбле пишет: «Такая-то казнь, такой-то человек, такое-то преступление. Такой-то сказал такие-то слова. Голубой крест, красный… Казнен в такой-то день, в такое-то время». И все. Он не говорит, я почувствовал то или это. Ничего!