Игорь Губерман - Книга странствий Страница 67

С удовольствием на этой бы странице я оставил чистое пространство, ибо каждый - я уверен - может приписать сюда подобные истории. Поскольку мизерно и жалко наше знание о мире, и невероятное нас окружает так же тесно, как одежда будничного дня. Незнаемое, непознанное, однако вряд ли непостижимое, поскольку кажется порой, что не сегодня завтра нечто обнаружится, и станет ясно, что же именно нам предстоит искать и измерять, поскольку ведь пока и это непонятно.

Один давний приятель рассказал мне поразившую меня историю. Он как-то утром ехал на работу в очень угнетённом душевном состоянии. В семье у него пошли тяжёлые нелады, и взаимные обиды - словом, он собрался уходить от жены и сумрачно об этом размышлял. По радио шла в это время передача, некая теологически настроенная женщина с уверенностью утверждала, что задумавшийся человек почти немедля получает ответ на свой любой вопрос, и надо лишь уметь услышать или же увидеть этот ответ. Приятель усмехнулся, посмотрел по сторонам и вдруг увидел шедшую по улице его давнишнюю любовницу. Он сразу вспомнил все тяготы их короткого романа, мерзкие подробности разрыва вспомнил и поехал дальше. Он поехал дальше и за полчаса дороги увидал по очереди ещё троих своих былых подружек. Одна куда-то шла, другая дожидалась перехода, третья с кем-то разговаривала. Всё это происходило отнюдь не в центре города, такое совпадение было совершенно невозможно, теория вероятности с очевидностью и крепко нарушалась. На работу он приехал с полной убеждённостью, что уходить не стоит.

Я так много всякого уже наплёл в этой главе, потому что никак не поднимается рука приступить к тому, из-за чего я всю её затеял. Уподобляя служителей музы Клио гадалкам, кто-то (чуть не Гегель?) замечательно сказал, что историки - это пророки, предсказывающие прошлое. И в отношении вчерашней лишь истории России это более, чем справедливо: столько неизвестного таится там, что хоть иди к гадалкам, если нет терпения дождаться, пока до этого доберутся историки. Точней - пока их пустят в эти дебри, поскольку множество архивов так и пребывают под замком. Или уже сгорели, ибо среди всякого верховного надзорсостава в нашем лагере мира и труда было изрядно много предусмотрительных людей. И то, о чём хочу я рассказать - покуда белое пятно. Если и было вообще. Но - по порядку.

Сегодня по журналам и газетам нескончаемые протекают интервью, из коих выясняется, что все до одного, кого ни спросишь - самоотверженно и беззаветно боролись с советской властью, от неё терпя различные за это неприятности. Даже эстрадные певцы рассказывают такое, что даёшься диву, сколько было мужества в их тонких певчих организмах. А так как я никогда с советской властью не боролся (по лени, трусости, разгильдяйству и душевной темноте), то мне очень застенчиво и странно излагать некую версию, которую пока что опровергнуть или подтвердить возможно только с помощью гадалок. Когда-нибудь откроются архивы - если они есть, и обнаружат наши внуки много нового. Которое, конечно, им будет так же до лампочки, как нам - загадка, например, травили англичане Бонапарта на острове святой Елены, или же он умер сам.

В пользу того, что домыслы мои - не плод фантазии и не от мании величия (бреда преследования и. т. п.) - тот важный факт, что Виктор с Ирой Браиловские (центральные фигуры этой версии) со мною разделяют мою точку зрения, что редкость в отношении ко мне этих умных и проницательных людей.

Теперь - о сути дела. В конце семидесятых годов настолько плохо обстояли все дела у советской власти, что было ей задумано несколько сильно отвлекающих мероприятий. Это ведь только говорится так красиво и неопределённо: эпоха застоя - а на самом деле это было время неостановимого гниения. А уже отсюда очевидна польза крупных и красивых действий демонстрации имперской мощи, например (кто знал, что обернётся маленький Афганистан таким позором?), а то и вскрытие врага, из-за которого проистекают государственные беды. Я лично убеждён, что к зарождению разных спасительных идей такого рода тесно был причастен Андропов - фигура до сих пор загадочная, небанальная, особенно на фоне того дома престарелых, что образовался к тому времени в Кремле. А что фигура крайней подлости - так ведь и это как бы естественно, поскольку речь идёт о государственном масштабе, и Макиавелли тут закрыл своей персоной и трудами любые пустословия о нравственности. Писание стихов, любовь к живописи, явные личностные черты - донельзя непростой и многослойный был Андропов человек. Отсюда мне и кажется, что та идея, о которой я хочу рассказать, исходила именно от него.

Напомню кратко (я писал уже об этом), как попал я в руки правосудия. В мае семьдесят девятого года был я вызван якобы по поводу отъезда (мы уже полгода, как подали заявление), но провели меня в маленькую комнату, где два симпатичных молодых чекиста предложили мне сотрудничать с конторой. (Кстати, расшифровку аббревиатуры КГБ как Конторы Глубокого Бурения сочинил некогда именно я, чем рад похвастаться). Обещали мне не только ускорение отъезда, но и всяческую помощь впоследствии. А интерес их был - к подпольному журналу "Евреи в СССР", а точней - к редактору этого журнала, другу моему Виктору Браиловскому. Я что-то должен был на него показать, а что конкретно - мне пока не говорилось, я сначала должен был им дать согласие. На все посулы ихние я отвечал дурацким смехом, а сотрудничать категорически отказался. Угроз не было. Но в конце нашего недолгого разговора один из них сказал:

- Игорь Миронович, мы вас непременно посадим. Вы оказываетесь свидетелем того, что можно нас послать на хуй и спокойно после этого гулять на свободе. А вы - коллекционер, вы человек уязвимый.

И на это я в ответ беспечно засмеялся, мы расстались очень мирно и спокойно. А спустя три месяца я в августе был вызван в город Дмитров в качестве свидетеля по какому-то неведомому делу. Я туда поехал, и уже домой не вернулся. Привозили меня на три обыска, но уже в качестве арестованного. Два мелких пригородных вора (один в лагере уже сидел, а второй - на химии отбывал) показали, что они мне продали пять краденых икон. Заведомо краденых, так как я об их происхождении якобы знал. А так у меня при обыске их не нашли, естественно (их просто не было в природе), то судить меня пообещали не только за покупку, но и за сбыт краденого, такова была простая и неопровержимая логика советского правосудия. А за время трех целодневных обысков забрали у меня не только всю коллекцию живописи, но и гору самиздата с тамиздатом, записные книжки, рукописи, даже книг немного (в том числе - и Библию зачем-то). И сидел я, наслаждаясь новым для меня общением с некрупным уголовным отребьем, настораживаясь очень постепенно. Ибо все это сперва казалось мне каким-то глупым и случайным недоразумением.