Владислав Дорофеев - Как Черномырдин спасал Россию Страница 67

Все мы вышли, образно говоря, из старой шинели имперской государственности. И сегодня у многих велик соблазн снова надеть эту шинель, да еще и застегнуть ее на все пуговицы.

Мы прошли большой путь, пришли к новой хозяйственной реальности, когда уже виден выход из экономического Зазеркалья, путь к новым политическим реалиям. Итоги выборов показали, что граждане России выступают за новую Россию, за политическую стабильность, за реформы и демократию.

Если кто-то из членов правительства будет высказываться вразрез с линией правительства — пусть лучше ищет себе другую работу.

Программа непростая. Первая часть снимает все проблемы, вторая — ставит всех в жесткие условия.

Не могу привести пример, чтобы приватизация предприятий имела плохие результаты. Будем поправлять, если надо, но останавливаться не будем.

И кто бы сегодня нас ни провоцировал, кто бы нам ни подкидывал какие-то там Ираны, Ираки и еще многое что — не будет никаких. Никаких не будет даже поползновений. Наоборот, вся работа будет строиться для того, чтобы уничтожить то, что накопили за многие годы.

У нас ведь беда не в том, чтобы объединиться, а в том, кто главный.

Нам никто не мешает перевыполнить наши законы.

Раньше полстраны работало, а пол — не работало. А теперь все наоборот.

Курс у нас один — правильный.

Мы продолжаем то, что мы уже много наделали.

У нас еще есть люди, которые очень плохо живут. Мы это видим, ездим, слышим, читаем.

На весах истории великие деяния перевешивают жестокость.

Конечно, Ельцин не ангел. Но ангелы и не могут управлять государством.

Заболел, кашляет еще раз по-всякому. Но президент есть президент.

Все его вот высказывания, вот его взбрыкивания там… еще даже пенсионером обозвал. Я не слышал. Но если я пенсионер, то он-то кто? Дед тогда обычный.

Его реакция — она всегда. Увидим, будет этот или не будет. Если не будет — значит, такая реакция. Если будет — то никакая реакция.

Константин Алексеевич, видите мои залысины? Это оттого, что вы их так долго вылизывали!

Я не хуже вас. Естественные монополии не расчленяли, и никто никуда не расчленит.

Не могу я молчать. Вы слышали, что только что сказал мой бывший первый заместитель. Он сказал, что украинцы не глупее евреев. Как ему только такое в голову могло прийти.

Он романтик, он рисует, это хорошие качества. Я не рисую, не могу рисовать, а если нарисую, то мало не покажется.

Ей двое брюк надо носить, чтоб не продувало. Нельзя поступать так, личностное должно быть на втором плане. Нельзя это выпячивать, такова природа политика.

Он — мародер! Откуда его миллиарды, мы тоже приблизительно знаем.

Вот как у нас раньше на северах бывало, идет буровик на буровую, одевает резиновые сапоги со стельками, работает по восемь-десять часов в тундре, возвращается, снимает сапоги — вонь стоит такая! Жена уже его терпеть не может, дети кричат, семьи разрушаются. То ли дело сейчас — идет буровик на буровую, берет с собой пару упаковок прокладок и каждый час меняет стельки в сапогах. Возвращается домой — жена довольна, дети рады, семья счастливая. Так что… рекламировали прокладки, рекламируем и будем рекламировать.

Иногда скажешь два крепких слова — и сразу все понятно, а литературным языком это объяснение может две страницы занять. Но направо-налево я никогда не матерился. И главное, мой мат никого не обижал.

Это глупость вообще, но это мне знакомая песня.

Надо всем лечь на это и получить то, что мы должны иметь.

Мы помним, когда масло было вредно. Только сказали — масла не стало. Потом яйца нажали так, что их тоже не стало.

Чем мы провинились перед Богом, Аллахом и другими?

Отродясь не бывало, и вот опять!

Какую партию ни строй, все равно КПСС получается.

Лучше водки хуже нету.

Мы так жить будем, что наши внуки нам завидовать будут.

Хотели как лучше, а получилось как всегда.

Мы выполнили все пункты: от А до Б.

Приложения

Точка, абзац. Черномырдин о Черномырдине

Буквально за несколько дней до смерти Виктор Черномырдин поставил точку в книге своих мемуаров, которые написаны в форме диалога с Евгением Белоглазовым и Петром Катериничевым. Отрывок из мемуаров был опубликован в журнале «Огонек» издательского дома «Коммерсантъ». Книга планируется к выходу до конца 2010 года в издательстве «Художественная литература».

— …Как война началась — отца в конце сорок первого и призвали. В семье уже четверо детей, я — младший. И сразу — в тяжелые бои попал, подо Ржевом. О войне мало рассказывал: он вообще скуп был на слова, но как скажет — метко, точно. Он был шофером, его и призвали шофером; но первый год войны ни машин не было, да что полуторок — винтовок на всех не хватало, патронов… Рассказывал, выстроили их, полубезоружных, и повели на запад: закрывать прорыв подо Ржевом… Отца тогда и ранило крепко. О чем он думал, что вспоминал, когда лежал, истекая кровью, в придорожном кювете среди убитых и умирающих?.. Он не рассказывал. Может, не помнил, а может, и не хотел вспоминать.

Отцу тогда повезло. Через несколько часов пришли санитары, подобрали. Пробило, прошило ему бок и руку, осколки он так и носил в себе до конца жизни; покалеченная рука висела плетью, не действовала совсем, пришлось долго разрабатывать ее, больше года, чтобы смог снова на работу пойти: нас, детей, поднимать нужно было.

Он так и проработал всю жизнь шофером. Я как-то предложил ему: давай, ляжешь в клинику, осколки удалят, сейчас научились… А он ответил: «Всю жизнь ношу их, с ними и в землю пойду».

…Стоило осколкам попасть чуть выше, и мама осталась бы вдовой, мы с братьями и сестрой — сиротами, а младшая, Катюша, и не родилась бы.

— А как отец вернулся, помните?

— Смутно, но помню. Мне было лет пять. Мы ждали его, знали, что он ранен и почти год пробыл в госпиталях Москвы. Так что знали главное: жив, ждали, что вернется, не ведали лишь, когда точно. И вот зимой, кажется, в середине января, мимо окон промелькнула солдатская фигура! Дедушка, бабушка, мама, все, кто находился в доме, бросились к двери. Слезы, море слез!..