Борис Мутовин - Через все испытания Страница 67

На должность агитатора политотдела прибыл капитан М. К. Зотов. В прошлом он работал учителем, затем окончил военно-педагогический институт, некоторое время исполнял обязанности агитатора полка. Мы часто встречались с ним, и каждый раз он оставлял у меня хорошее впечатление. Любили его и в части. Веселый, общительный, добродушный, исключительно храбрый - таким его знали. Бойцы готовы были идти за ним, как говорится, в огонь и в воду.

Зотов быстро сдружился с работниками политотдела, за короткое время сумел проявить себя знающим пропагандистом, умеющим задевать слушателей за живое. К тому же он был непоседа. Бывало, только возвратится из какого-нибудь подразделения, немного побудет в политотделе, приведет документы в порядок, изучит всю вновь поступившую информацию и снова просится на передовую.

Работать с Зотовым было легко и приятно. Ему ни о чем не надо было напоминать, ничего не нужно было объяснять дважды - все он схватывал на лету, выполнял старательно, со всей ответственностью. И никто долгое время даже не подразумевал, что у этого веселого, никогда не унывающего человека тяжелая душевная травма. Если Зотов и бывал когда грустным, задумчивым, то этого никто всерьез не воспринимал - не в настроении, мол, Михаил, и ничего более. Сначала и я как-то не обращал на это внимания - мало ли почему человек может загрустить: вокруг творится черт-те что, теряем друзей, товарищей, близких. И все-таки однажды попытался разузнать - нет пи глубоких причин для расстройства.

Однажды вечером, дождавшись Зотова, пригласил его пройтись по лесу. Шли молча. Наконец я попросил:

- Рассказывай. Хватит в молчанку играть. Иногда не мешает делиться с сослуживцами но только радостью, но я печалью...

Зотов еще долго молчал. Когда заговорил, я даже не узнал его голоса. Говорил сбивчиво, непоследовательно, едва сдерживая себя.

Жена и пятеро детей Зотова жили в Калининской области. И ему стало известно, что жена родила без него еще одного ребенка.

- Я хотел давно с ней развестись, причины и раньше были... Но ведь дети...

Долго мы говорили в этот вечер. Вместе решали, как быть. Я понимал, что в таких вопросах советовать - дело щепетильное. Об одном просил его - не принимать поспешных решений.

Когда расставались, Зотов вроде бы даже вполне бодро сказал:

- Что бы ни случилось, детей я не оставлю на произвол судьбы - в этом не сомневайтесь. И на службе моей ничто не отразится, как служил, так и буду...

И он сдержал слово. До конца войны мы шли вместе по трудным дорогам и никогда, ни в каких условиях Михаил не давал повода упрекнуть его за недобросовестность. И открыл я в нем другие замечательные черты - волю, сдержанность, огромное самообладание.

Вдумчивым, знающим работником зарекомендовал себя майор Лука Павлович Шрамко. До призыва в армию он находился на партийной работе в Полтавской области, затем окончил военно-политическое училище и курсы военных комиссаров. Неторопливый в движениях, всегда спокойный и уравновешенный, он умиротворяюще действовал на всех, кто с ним общался. Острословы объектом своих шуток часто выбирали Шрамко, зная, что тот не обидится, не вскипит, а лишь добродушно улыбнется и скажет: "Мели, Емеля, - твоя неделя".

Уходя в части, подразделения, расположенные далеко от политотдела, Шрамко брал с собой все необходимое и обязательно с запасом. Он любил повторять: "Идешь в дорогу на день - запасайся на неделю, идешь на неделю запасайся на месяц". Эта народная мудрость в военных условиях особенно злободневна: обстановка могла измениться в считанные минуты, и трудно было предугадать, как начнут развиваться события.

Над Шрамко подшучивали, когда он собирался в дорогу: дескать, больно много впрок берешь. Однако многие из офицеров, работавших вместе с ним в частях, не прочь были воспользоваться запасами Луки Павловича. Особенно Михаил Васильевич Кипятков - инструктор политотдела по работе среди войск противника. Со Шрамко они крепко дружили, хотя отличались по характеру. Кипятков более энергичный, упрямый, задира, готовый съязвить при удобном случае. Ничего дурного, злого в этом, конечно, не было. Но было в чем и то, что откровенно притягивало к нему людей разных возрастов и характеров: он обладал широкими познаниями в литературе, искусстве, мог интересно рассказывать об ученых, писателях, поэтах, о жизни, быте, нравах жителей разных стран, о политических и государственных деятелях. И офицеры, и бойцы его беседами просто заслушивались. И Шрамко, хотя и сам обладал широкой эрудицией, всегда восхищался познаниями товарища. На основе этого и родилась, окрепла их дружба. Но это однако не мешало Кипяткову запускать свою руку в вещмешок друга, когда им вдали от политотдела приходилось полагаться только на свои запасы.

- Вот возьму разок и дам тебе от ворот поворот. Узнаешь тогда... беззлобно ворчал Шрамко.

- Не дашь. Совесть не позволит. Зачем мы будем оба вещмешка харчами набивать. Пусть лучше в одном хранится. У тебя ведь целее будет...

Шрамко лишь безразлично махал рукой и приглашал друга перекусить.

Оба инструктора работали много и без устали. Шрамко буквально пропадал в частях; учил молодых секретарей парторганизаций вести партийное хозяйство, готовить и проводить собрания, инструктировал партийный актив, вместе с секретарями организовывал работу, связанную с обеспечением личной примерности коммунистов в бою. Много внимания уделял он подготовке отличившихся в боях офицеров, сержантов, солдат к вступлению в партию, беседовал с ними, разъяснял требования Устава партии.

Нередко Лука Павлович попадал в сложные ситуации, когда личным примером ему доводилось поднимать бойцов в атаку. Так, например, произошло и на днепровском плацдарме.

Вместе с другими политработниками он сумел остановить дрогнувших и отступавших бойцов соседнего полка 53-й дивизии, организовать оборону, отбить фашистов, не допустить их к нашей переправе. За смелые и решительные действия Л. П. Шрамко был награжден орденом Красного Знамени.

Трудолюбием, напористостью и храбростью отличался и Кипятков. Не было случая, чтобы перед выходом разведки за "языком" он не поговорил с бойцами, не проводил их, не подождал, пока они вернутся. В минуты ожидания жаловался:

- Лучше самому идти в разведку, чем вот так сидеть в неведении. А самого не пускают. Спрашивается, почему?

Знал он почему. Инструктору политотдела ходить в разведку без острой к тому необходимости не положено. Работы у него и без этого хватало. Он должен был готовить листовки и воззвания для фашистских войск, засылать в тыл врага "агитаторов" из числа пленных, прошедших соответствующую подготовку, проводить разъяснительную работу среди противника, активно используя технические средства пропаганды. Но если дело касалось риска, то Кипятков шел на него не колеблясь. Как это было, скажем, под Бригом. Большое скопление фашистов попало в окружение, гитлеровцы продолжали сопротивление, хотя оно было явно бессмысленным. Чтобы сохранить жизнь сотням людей, было принято решение послать к ним парламентера и сделать попытку убедить их сдаться. Я предложил Михаилу Васильевичу взять эту миссию на себя, предупредив, что исход дела может оказаться совершенно неожиданным. Кипятков немедленно отправился в логово врага. Вернулся он минут через 30-40, приведя с собой большую группу немецких солдат, сдавшихся в плен. Затем Михаил Васильевич побывал "в гостях" у фашистов еще и еще. И каждый раз возвращался с группами вражеских солдат.