Валентин Рунов - Гений войны Скобелев. «Белый генерал» Страница 68

Реформы минувшего царствования в нравственном отношении могут быть названы слишком бесповоротными. Поэтому-то так страшно слышать заявления о необходимости возвратиться к старому, былому, как учит нас отечественная история, далеко не привлекательному. Учреждения, как бы их ни видоизменять, не могут отрешиться от своих исторических корней, и я твердо верю, что всякое колебание в армии коренных нравственных оснований великих реформ императора Александра II, олицетворяемых окружною системою, может найти сочувствие лишь в тех слоях армии, которым тяжело отвыкать от прежних помещичьих привычек».

Личность любого крупного военачальника рассматривается в нескольких плоскостях. Безусловно, на первом месте стоит его военное искусство, на втором – организаторские способности, на третьем – человеческие качества.

О причинах любой войны Скобелев рассуждал по-своему. В качестве главных он признавал экономические причины.

«Если войну начинает народ, имеющий более высокую цивилизацию, чем его противник, то, уничтожая слабого врага, он рассчитывает обогатиться за счет слабого, – говорил обычно Михаил Дмитриевич. – Так, например, были завоеваны Индия, Америка». Называя эти страны, он умалчивал о Кавказе, о Средней Азии…

«Наоборот, бедный и менее развитый народ наподдает на более цивилизованный с тем, чтобы воспользоваться его плодами или улучшить свое положение. Так поступали гунны, вандалы, татары…»

«А как же можно оценить раздел и завоевание Польши? – поинтересовался собеседник.

«Завоевание Польши вызывалось соображениями, на которые можно смотреть по-разному. Но раздел Польши я признаю братоубийством и историческим преступлением… Правда, русский народ – не повинен в том преступлении, – подумав немного, поправился Скобелев, а затем продолждал: – Не русские совершили это преступление, не они за него в ответе. Этот раздел затеяли немцы, а русские им только подыграли. Долго еще русские будут краснеть за эту печальную страницу из своей истории».

Военное искусство предполагает умение военачальника планировать и проводить войсковые операции ради достижения поставленной цели с наименьшими потерями. На практике это выражается в графических планах операций, в приказах, отданных войскам при ее подготовке и в ходе проведения, в отчетах по результатам боевых действий.

Графических планов операций, спланированных М. Д. Скобелевым и заверенных его подписью, в архивах не сохранилось. Это вовсе не означает, что их не было. Просто в то время требования к военачальнику были совсем другими: он должен был принять решение в уме и написать войскам боевой приказ (диспозицию), которая сводилась к тому, кто и где должен находиться к началу сражения. Задач войскам, как это принято в настоящее время, по рубежам и времени не ставилось, а значит, взаимодействие разнородных сил и средств не организовывалось.

Высокие организаторские способности М. Д. Скобелева не вызывают сомнения. Он мог добиться материального обеспечения операции и мобилизовать подчиненных командиров и солдат на решение поставленной боевой задачи. Это, безусловно, огромный плюс для любого военачальника. В то же время нужно понимать, что в те времена многое зависело также от личных связей, и у Скобелева они были очень сильные. Но и врагов у него было немало. Поэтому, оценивая организаторские способности Михаила Дмитриевича, необходимо знать и учитывать слишком многое, выходящее далеко за пределы прямых обязанностей военачальников.

Человеческие качества военачальника в то время измерялись его личной храбростью, отношением к офицерам и заботой о простых солдатах. Личной храбрости у М. Д. Скобелева было предостаточно, и порой она даже переходила грани разумного. Но тогда большой похвалой в характеристике командира звучали слова «лично водил, а не посылал войска в бой». С офицерами он был строг, но справедлив, не жалел для подчиненных чинов и наград, и это вызывало к нему уважение. Путь Скобелева к солдатскому сердцу лежал, прежде всего, через их желудок. Он заботился о том, чтобы солдат был сыт и одет. В бою солдат мог видеть его впереди на белом коне, и этого было достаточно для того, чтобы простой малограмотный и набожный человек слепо следовал за своим генералом.

Военное искусство основывается, прежде всего, на глубоких и всесторонних теоретических знаниях. Из воспоминаний современников следует, что Михаил Дмитриевич постоянно заботился о повышении этих знаний и требовал этого от подчиненных. В частности, в приказе, отданном им по войскам Ферганской области перед началом зимних занятий, между прочим говорилось: «Всех гг. офицеров прошу побольше читать, что до нашего дела относится».

В этом отношении и сам Михаил Дмитриевич служит лучшим примером. «Даже на войне, в Журжеве, в Бии, в Зимнице; точно так же, как в траншеях под Плевной, – Скобелев учился и читал беспрестанно. Он умел добывать военные журналы и сочинения на нескольких языках, и ни одно не выходило у него из рук без заметок на полях. Учился и читал Скобелев при самых иногда невозможных условиях: на биваках, на походе, в Бухаресте, на валах батарей под огнем, в антрактах жаркого боя. Он не расставался с книгой – и знаниями делился со всеми. Он рассказывал окружавшим его офицерам о своих выводах, идеях, советовался с ними, вступал в споры, выслушивал каждое мнение. Быть при нем значило то же, что учиться самому…»

В приказе по 4-му армейскому корпусу, отданном после лесного маневра, сказано: «Отдавая должную справедливость усердию большинства гг. офицеров 2-й бригады 30-й дивизии, я, однако, по долгу службы предостерегаю их, что современный бой требует основательного осмысленного знакомства во всем, касающимся формы строя, применения к местности и дисциплины огня, в чем сделано было много промахов. Тем тяжелее мне было видеть эти серьезные промахи, что гг. офицеры означенных полков еще недавно имели случай на опыте в бою убедиться, как нерасчетливо ныне кидаться в атаку, не подготовив ее огнем артиллерийским и ружейным с соответствующих позиций, дистанций и по должной цели».

Михаил Дмитриевич требовал от офицеров не только знаний, но и храбрости, энергии и исполнительности. Что касается личного поведения начальника и офицера в бою, их храбрости, то взгляд на это Михаила Дмитриевича лучше всего выразился тогда, когда, при его опытах переправы через Дунай в 1877 году, один новичок военного дела в дипломатическом мундире обратился к нему с вопросом:

– Неужели вы не боитесь?

– Видите ли, душенька, – отвечал Михаил Дмитриевич, – вы имеете право быть трусом, солдат – может быть трусом, офицеру, ничем не командующему, инстинкты самосохранения извинительны, ну а от ротного командира и выше трусам нет никакого оправдания… Генерал-трус, по-моему, анахронизм, и чем менее такие анахронизмы терпимы, тем лучше. Я не требую, чтобы каждый был безумно храбрым, чтобы он приходил в энтузиазм от ружейного огня. Это – глупо! Мне нужно только, чтобы всякий исполнял свою обязанность в бою.