Иосиф Пилюшин - У стен Ленинграда Страница 68

- Да это такой же оптический прицел, как и у снайперской винтовки, только больше по размеру и по-другому устроенный. Он тоже укрепляется на угломерном столе. С его помощью можно определить прицел до одной тысячной. Понимаешь, как это важно при стрельбе с закрытой позиции по открытой цели?

- Осип, будь другом, помоги мне его раздобыть. Максимыч взял пилотку и надел ее, стараясь прикрыть правое ухо. Я увидел на нем глубокий рубец.

- Когда тебя покалечило? - спросил я.

- Это рубец-то? - переспросил Максимыч, усиленно задымил трубочкой и осторожно погладил правое ухо. - Память мальчишеских лет, упал с лошади...

- Не верьте ему, старшина, это его выдрали: в чужом огороде морковь воровал. Но урок ему на пользу не пошел, - сказал ехидно пулеметчик Гаврила, не любивший Максимова.

Я взглянул на Максимыча - как среагирует он на эту язвительную реплику товарища. Но пулеметчик словно и не слышал шутки. Он спокойно, чистил своего тезку: взял в руку запасной ствол пулемета, смазал его и вставил в чехол. Чувствуя на себе мой вопрошающий взгляд, сказал:

- Я на него не сержусь: у человека дурной характер. Скверно склепан. Впрочем, солдат он славный. В доброе время боялся даже курице голову отсечь, а на фронте ко всему привык. Давеча застрелил фрица и улыбается, словно зрелую ягоду проглотил.

Гаврила, лукаво взглянув на Максимыча, молча продолжал набивать пулеметную ленту.

Провожая меня, Максимов еще раз напомнил:

- Осип, надолго не откладывай, если сможешь, раздобудь угломер-квадрант.

На другой день все нужные приготовления к стрельбе с открытой позиции по закрытым целям были закончены еще до наступления темноты. По нашим расчетам, под огонь пулемета должна была попасть грунтовая дорога, идущая от городского парка Пушкина в сторону фронта.

С наступлением сумерек Максимов пришел к нам в блиндаж и присел рядом со мной на нарах.

- Осип, у меня все готово, идем постреляем, - предложил он.

Не торопясь Максимыч подошел к пулемету, установленному на открытой позиции, ладонями протер глаза, тщательно проверил прицел, затем поплевал на ладони, да так потер одну о другую, что, казалось, вот-вот на землю посыплются искры. Пристально взглянув в сторону противника, он взялся за рукоятки пулемета, затем решительно приподнял предохранительную щеколду и нажал двумя пальцами на спуск. Послушный механизм мгновенно пришел в движение, патронная лента дергаясь, торопливо поползла к окну приемника, рукоятка отбивала счет выстрелов.

Максимов дал длинную очередь по невидимой цели и замер, не снимая рук с пулемета. Он весь превратился в слух. В расположении противника все было тихо: ни звука, ни шороха. Как проверишь результат стрельбы? Мы видели эту извилистую грунтовую дорогу только на карте. Она проходила по склону холмика, затем пересекала мелколесье и по полю тянулась к линии фронта.

Вечером к нам в блиндаж пришел начальник дивизионной разведки, спросил:

- Кто из вас ведет ночной обстрел из пулемета тылов противника?

Максимов встал:

- Я, товарищ капитан.

- Молодчина! Заставил немцев искать другую дорогу на передовую. Капитан достал карту. - А теперь вот эту тропинку возьми под обстрел, по ней тоже ходят гансы.

Максимов, высвобождая одну за другой ленты, менял установку прицела. Воодушевленный результатами своей стрельбы, он всю ночь вел периодический обстрел дороги и тропы в тылу врага.

Под утро нас разыскал Найденов. Он был чем-то взволнован:

- Ребята, у меня сейчас были гости - комбат Круглов и с ним еще тот большой начальник. Бородатый, любит пошутить... Гость поинтересовался, как я забрасываю к немцам в траншею ружейные гранаты, потом сам проделал всю подготовку к выстрелу и даже раз стрельнул. Затем они отошли от меня в сторону и заговорили о чем-то своем. Я только расслышал, как гость говорил, что к немцам на помощь пригнали из Франции две дивизии отъявленных живоглотов: одна дивизия в районе Стрельны, а другая где-то около поселка Горелово. Они будто хотят атаковать нас с суши и одновременно на шлюпках по заливу прорваться в город с десантниками. Вишь что, гады, замышляют!

- А комбат что? - спросил Максимыч.

- Об этом, говорит, могут мечтать только сумасшедшие.

- А гость что?

- Не слыхал, они ушли от меня.

- В каком чине гость? - спросил я Сергея.

- Погон нет, а на груди орденов не счесть...

Желание увидеть этого человека не давало мне покоя, но ни Круглов, ни Романов не появлялись в нашей траншее. Всех заинтересовал таинственный гость: "начальство", а без погонов, грудь в орденах... Кто бы это мог быть?.. Вскоре все разъяснилось. На следующий день утром во время политбеседы к нам в бомбоубежище пришел майор Круглов и с ним товарищ в защитном плаще без погонов. Круглов поздоровался с нами, сел на лавку при входе в укрытие и попросил замполита Перова продолжать беседу. Гость тоже сел на лавку, снял фуражку и положил ее на колени, а сам небольшими карими глазами проницательно всматривался в лица бойцов и командиров. Найденов ткнул меня локтем в бок, шепнул:

- Тот самый...

- Молчи, не мешай слушать.

Когда беседа закончилась, Круглов познакомил нас с гостем. Это был командир партизанского отряда, действующего в тылу врага в Ленинградской области.

- Степан Афанасьевич, - обратился Круглов к партизану, - расскажите нам, пожалуйста, о боевых делах вашего отряда и о том, как живут советские люди на оккупированной территории.

В укрытии водворилась такая тишина, что мы услышали шуршание мыши на потолке; все, будто по команде, смотрели на гостя.

Партизан, держа в руках фуражку, не спеша вышел на середину укрытия. Стройный, с приподнятой лысеющей головой, он оглядел нас темными, глубоко сидящими глазами, как бы оценивая каждого. На его продолговатом лице появилась добродушная, с хитринкой улыбка. Левую руку партизан держал в кармане выцветшего на солнце плаща. Когда он заговорил, его приятный, звонкий голос отчетливо зазвучал в нашем убежище:

- Когда я улетал в Ленинград, наши партизаны и партизанки просили передать защитникам Ленинграда братский привет и пожелание боевых успехов. Вот я и пришел к вам... Мы, партизаны, дорогие товарищи, помогаем вам воевать. Наши враги - не только фашисты, а и предатели. Иногда нам приходится жить с этой сворой в одной деревне, а то и спать под одной крышей. Вот на днях наши партизаны украли из штаба восемнадцатой армии одного офицерика, по фамилии Рекэ. Он не захотел с нами разговаривать. Партизаны, по его словам, "бандиты", он требовал отправить его за линию фронта к "русским", и баста. Что же с такой тварью прикажете делать? А мы знали его и раньше, это был страшный зверь: не одну сотню советских людей истребил. Но есть и пострашнее его. Он - открытый враг, а вот когда человек носит русское имя, а тайком выдает гестаповцам стоянку партизан или наших связных, вот тут-то по-настоящему страшно делается. На одном суку приходится другой раз вешать фашиста и предателя. Но самое мучительное, дорогие товарищи, когда приходится присутствовать во время казни советских граждан. В груди бешено стучит сердце, а ты не можешь спасти жизнь своему человеку. Трудно, очень трудно удержаться, чтобы не броситься на фашистского палача... А приходится улыбаться, когда на тебя глядит эсэсовский офицер. Нас, партизан, немцы в плен берут очень редко, да и то раненых или спящих. Они нас пытают... Ну кто скажет им, где его семья: жена, дети, отец, мать, товарищи по оружию. И замучают... Изобьют до полусмерти и сунут в петлю. Иногда расстреливают, но это они делают только с пожилыми женщинами и подростками, а молодых партизанок и нас, мужчин, вешают. Но мы в долгу не остаемся, у нас для фашистов и их сообщников всегда находится конец веревки да крепкий сук.