Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только - Павел Федорович Николаев Страница 69

1) Ради бога, будьте легкомысленны только с вашими друзьями (мужеского рода), они воспользуются этим лишь для себя, между тем как подруги станут вредить вам, ибо — крепко запомните это — все они столь же ветрены и болтливы, как вы сами.

2) Носите короткие платья, потому что у вас хорошенькие ножки, и не взбивайте волосы на височках, хотя бы это и было модно, так как у вас, к несчастью, круглое лицо.

3) С некоторых пор вы стали очень осведомлённой, однако не выказывайте этого, и если какой-нибудь улан скажет вам (…..), не смейтесь, не жеманьтесь, не обнаруживайте, что польщены этим; высморкайтесь, отвернитесь и заговорите о чём-нибудь другом.

4) Не забудьте о последнем издании Байрона».

После этих полушутливых наказов Пушкин перешёл к главному — к тому, ради чего, собственно, и потревожил девушку: «Каждую ночь гуляю я по саду и повторяю себе: она[57] была здесь — камень, о который она споткнулась, лежит у меня на столе, подле ветки увядшего гелиотропа, я пишу много стихов — всё это, если хотите, очень похоже на любовь, но клянусь вам, что это совсем не то».

Далее поэт писал о чувствах, не имевших никакого отношения к Вульф, которой он наказывал: «Скажите ей, если в её сердце нет скрытой нежности ко мне, таинственного и меланхолического влечения, то я презираю её, — слышите? — да, презираю, несмотря на всё удивление, которое должно вызвать в ней столь непривычное для неё чувство.

Проклятый приезд! Проклятый отъезд!»

Словом, письмо Вульф!

Отметим сразу, больше никаких писем Анна Николаевна не получала, хотя сохранилось шесть её обращений к поэту, которые не требовали ответа.

«Я не буду жить до этой минуты»

Неудача с А. Керн взбудоражила Пушкина — к отказам женщин он не привык. Возбуждённая страсть требовала удовлетворения, и Александр Сергеевич решил отыграться на Вульф, беззащитной девушке с сердцем, открытым поэту. Вот что писал по этому поводу П. К. Губер, автор исследования «Дон-Жуанский список А. Пушкина»: «С январём и февралём 1826 года связан один из самых нехороших поступков, который мы знаем за Пушкиным. В эти месяцы завязался его роман с Анной Николаевной Вульф, и, при всём желании, нельзя не признать, что его роль при этом была совершенно предосудительна».

С присущим ему «бесстыдным бешенством желаний» Пушкин стал домогаться Анны. Но не тут-то было: гордая и своенравная девушка, обиженная прежним невниманием поэта и всплеском его страсти к А. Керн, как говорится, держала оборону. Александр Сергеевич, уязвлённый до глубины души, с немалым раздражением писал:

Увы! напрасно деве гордой

Я предлагал свою любовь!

Ни наша жизнь, ни наша кровь

Её души не тронет твёрдой.

Слезами только буду сыт,

Хоть сердце мне печаль расколет (2, 320).

Это, конечно, лирика, рассчитанная на неопытность девушки. Пушкин в это время жил с Ольгой Калашниковой и, по наблюдению И. И. Пущина, был вполне удовлетворён этим:

— Вошли в нянину комнату, где собрались уже швеи. Я тотчас заметил между ними одну фигуру, резко отличавшуюся от других. Не сообщая, однако, Пушкину моих замечаний, я невольно смотрел на него с каким-то новым чувством…

Домогательство поэта быстро уловила Прасковья Александровна и от греха подальше увезла дочь в село Малинники Тверской губернии, что сыграло на руку Александру Сергеевичу. В начале марта Анна Николаевна со слезами на глазах писала любимому:

«Я долго колебалась, писать ли вам. Но так как размышления никогда мне не помогают, я кончила тем, что уступила желанию вам написать. Но как начать и что я вам скажу? Я боюсь дать воли моему перу. Боже, почему я не уехала раньше, почему — но нет, мои сожаления ни к чему не послужат — они будут, может быть, лишь торжеством для вашего тщеславия; весьма возможно, что вы уже не помните последних дней, которые мы провели вместе.

Знаете ли вы, что я плачу, когда пишу к вам? Меня это компрометирует, я чувствую, но это сильнее меня; я не могу с собою сладить. Должна ли проклинать или благословлять Провидение, пославшее вас на моём пути в Тригорском?

Не думайте, однако, что у меня здесь никого нет, напротив, я нашла очаровательного кузена, который меня страстно любит и не желает ничего лучшего, как доказать это по вашему примеру, если бы я захотела. Это не улан, как, может быть, вы готовы предположить, но гвардейский офицер, очаровательный молодой человек, который ни с кем мне не изменяет; слышите ли? Он не может примириться с мыслью, что я провела столько времени с вами — таким страшным развратником. Но увы! я ничего не чувствую при его приближении: его присутствие не вызывает во мне никаких чувств. Я всё время ожидаю письма от вас. Какой радостью это было бы для меня! Однако я не смею просить вас об этом».

Добившись своего, Пушкин вернулся в Михайловское, а Анна мучилась над вопросом: не изменит ли он теперь к ней своё отношение? «Почему я не рассталась с вами теперь с таким же равнодушием, как тогда? Я говорю о вас как можно меньше, но я печальна и плачу, и, однако, это очень глупо, ибо я уверена, что, поскольку дело касается вас, вы думаете уже обо мне с величайшим равнодушием и, может быть, говорите про меня ужасные вещи, между тем как я!..

Прощайте, я вам делаю гримасу».

Анна несколько дней не отправляла письмо и 8 марта сделала к нему добавление:

«Прошло уже несколько времени с тех пор, как я написала к вам это письмо; я не могла решиться отослать его к вам. Боже! постановлено, что я остаюсь здесь. Вчера у меня была очень оживлённая сцена с матерью по поводу моего отъезда. Она сказала перед всеми моими родными, что решительно оставляет меня здесь, что я должна остаться и что она не может взять меня с собой, ибо, уезжая, всё устроила так, чтобы оставить меня здесь. Если бы вы знали, как я опечалена. Я, право, думаю, что она хочет одна покорить вас и оставляет меня здесь из ревности. Надеюсь, однако, что это продлится только до лета: тётя поедет тогда в Псков, и мы вернёмся вместе с Нэтти[58].

Евпраксия пишет мне, будто вы ей сказали, что забавлялись в Пскове — уж не со мною ли?