Любовь Виноградова - Защищая Родину. Летчицы Великой Отечественной Страница 7

Возможное падение Москвы представлялось колоссальной катастрофой, равносильной проигранной войне. Аня Егорова пыталась представить, что тогда будет, и не могла. Для нее, строившей первые станции московского метро, этот город уже стал родным.

Она приехала в Москву к старшему брату длинноногим подростком в вылинявшем пионерском галстуке и сшитых дядей сапогах с резинками. Здесь была необыкновенная, быстрая, большая жизнь, так непохожая на жизнь ее деревни в глухих тверских лесах. Мама отпустила ее с условием, что Аня будет учиться в институте, но комсомол звал на стройки. И главной стройкой для каждого москвича в предвоенные годы стало метро.

Сталин решил: московское метро не будет утилитарно, как в других европейских столицах, где бесцветные, с простой отделкой станции похожи одна на другую. Московское метро будет самым технически совершенным и самым красивым в мире, совершенно непохожим на метро других стран. Пусть люди живут в деревне в примитивных избах, а в Москве ютятся в переполненных бараках без воды и туалета, в коммунальных квартирах по десять человек в одной комнате. Метро ведь тоже принадлежит народу, а значит, каждый, зайдя на станцию, которая красотой и богатством ничем не уступает дворцам прежней знати, будет счастлив и горд за свое государство, а следовательно, и за себя.

К строительству и оформлению метро привлекли лучших архитекторов, скульпторов и художников, для подземных станций не жалели ни привезенного за тысячи километров мрамора, ни хрусталя, ни позолоты. Советские идеологи рассчитали правильно: подземные дворцы должны были заменить разрушенные советским строем церкви, одновременно возвышая человека и подавляя его, внушая благоговение перед новым божеством — маленьким сухоруким рябым человеком.

Из всех строек одержимого гигантоманией Сталина метро стало единственной, где не использовали заключенных ГУЛАГа: его строили комсомольцы и комсомолки. Неженских специальностей в то время не существовало. Аня Егорова стала на строительстве станции метро «Красные Ворота» арматурщицей: вместе с другими девушками носила металлическую арматуру на плечах, согнувшись под огромной тяжестью груза. Никто не жаловался, они считали нужным доказать, что девушкам по плечу любой мужской труд. Потом Аня и почти все остальные освоили другие строительные специальности: стройка подходила к концу, нужны были облицовщики и штукатуры. Люди учились, потому что им хотелось возводить «свои» станции метро от начала и до конца.

Когда в октябре 1934 года в Москве прошел первый поезд из двух красных вагонов, Аня с товарищами бежали за ним, обнимались, плясали. 6 февраля 1935 года строители промчались через тринадцать «своих» станций, первых станций советского метро.[36]

В шестнадцать лет Аня начала заниматься в аэроклубе и, работая в шахтах самых глубоких московских станций, без конца мечтала о полетах в небе. После занятий на планерах и учебном самолете У–2 и первых прыжков с парашютом она решила поступать в летное училище — и поступила. С блеском сдала экзамены, прошла придирчивую медкомиссию и стала курсантом летной школы. Только учиться не дали: почти сразу же после начала учебы начальству стало известно, что старший брат Ани Василий репрессирован. Из школы ее выгнали в тот же день.

Авиационную школу она все-таки окончила, только Херсонскую: помогли добрые люди. После школы до самой войны Аня Егорова работала инструктором в аэроклубе Калинина, поближе к маме и родной деревне. Воскресным утром 22 июня, сидя с подругами на высоком берегу Волги, она услышала по радио с проплывающего теплохода: война. В ту же минуту Аня знала: она сделает все, чтобы летать на фронте. Как военная летчица она сможет больше сделать для родины, которая столько ей дала. В боевых вылетах она сможет показать, каких высот летного мастерства достигла за годы учебы и инструкторской работы.

В военкомате Егоровой сказали то же, что говорили и другим летчицам: повоевать успеете, сейчас нужно готовить кадры для фронта. И отправили работать инструктором в аэроклуб города Сталино.[37] Но уже по дороге она узнала, что никакого аэроклуба, и не только его, в Сталино больше нет. Заводы, институты, организации и людей из города эвакуировали. В Сталино, столицу угольного бассейна, должны были вот-вот войти немцы.

Приехав в Сталино, Аня прошлась по пустому зданию аэроклуба и от нечего делать сходила на последний спектакль оперного театра. За день до своей эвакуации театр давал «Кармен». Но спектакль Аня смотрела «как через стекло», не волновали сердце ни любовь, ни смерть. На следующий день ей очень повезло: она встретила «купца» — старшего лейтенанта из летной части, приехавшего за летчиками в аэроклуб и в госпиталь. Она предложила «купцу» свою кандидатуру, чем очень его удивила. Но в конце концов вместе с другими ей удалось попасть в эскадрилью связи Южного фронта: взяли, конечно, неохотно, но в хаосе отступления искать летчиков-мужчин было некогда. К тому времени, когда немцы подошли к Москве, Аня уже месяц летала у самой линии фронта: возила приказы в отступающие части, перевозила связных офицеров, устанавливала местоположение войск. Летала она на том же самолете У–2, на котором училась в аэроклубе и на котором сама учила курсантов. Этот легонький биплан — то есть самолет с двухэтажными, как этажерка, крыльями — конструктор Поликарпов придумал в тридцатых годах как учебный. Именно на нем учились летать все герои и героини этой книги. В У–2 было две кабины — для ученика и для инструктора, в каждой из них было управление. Когда инструктор заключал, что ученик в состоянии вылететь один, в заднюю кабину ему клали балласт — мешок с песком, который прозвали Иван Иваныч. Самолет был маленький, легкий, тихоходный, делали У–2 из фанеры и перкали, так что и стоил он совсем дешево. Претензий к нему не было и раньше, но только с началом войны, когда У–2 из аэроклубов мобилизовали для фронта, поняли до конца, насколько это удачный, незаменимый самолет. Маленький У–2 — «кукурузник», «уточка», или, как прозвали его немцы, «рус-фанер», стал незаменимой рабочей лошадкой войны. На нем возили раненых, с его помощью осуществляли связь, сбрасывали грузы для окруженцев и партизан и даже, научившись подвешивать ему под крылья бомбы, использовали как ночной бомбардировщик. Не требующий пространства для разгона, он мог взлететь даже с небольшой поляны в лесу и приземлиться на шоссе.

Н. Н. Поликарпова, конструктора столь полезного маленького самолета, родина отблагодарила своеобразно. Он был репрессирован первым из советских авиаконструкторов. Скорее всего, «помогло» его непролетарское происхождение: отец Поликарпова был священником.[38] Свои следующие самолеты он разрабатывал в тюремном конструкторском бюро, которое, по мнению руководителей НКВД, должно было намного превзойти по своим успехам гражданские организации, так как конструкторов там ничто не отвлекало и они могли сосредоточиться на работе. «…Только условия работы в военизированной обстановке способны обеспечить эффективную деятельность специалистов в противовес разлагающей обстановке гражданских учреждений», — написал когда-то в письме Молотову стоявший у истоков сталинских репрессий Генрих Ягода.[39] Поликарпову повезло: за успешные испытания сконструированного под его руководством истребителя И–5, который показал Сталину любимец советского народа и властей летчик Валерий Чкалов, он был амнистирован. Конструкторы Туполев и Петляков провели в тюрьмах гораздо более долгие сроки, а создатель космического корабля, на котором полетел в космос Юрий Гагарин, Сергей Королев, умер бы в ГУЛАГе, если бы его не спас вызов на работу в тюремное КБ.

Ловкий маленький У–2 сейчас казался летавшей на нем у линии фронта Ане Егоровой совершенно беззащитным. В любой момент можно было встретить немецкий истребитель, а сбить У–2 можно было даже из винтовки. От немецкого истребителя не уйдешь — нет скорости. Одно спасение при дневном полете — нырнуть к земле как можно ниже, лететь на бреющем полете…

Отступающие по территории Украины советские войска не были похожи на армию. Части, на поиски которых вылетала Аня, двигались не колоннами, а отдельными группами. Истощенные и измученные, в оборванной одежде, они еле шли, таща на себе оружие и раненых. Увидев краснозвездный самолетик, солдаты махали ему руками, пилотками, касками: самолет вселял надежду. Несколько раз приходилось садиться в селах, уже чуть ли не в тылу у немцев. Но маленький У–2 всегда выручал, взлетая почти без разбега, взлетая даже с дырами в крыльях.

Узнав, что привезла приказ об отступлении, Аня всегда недоумевала: зачем он нужен, когда армия давно отступила? На аэродроме в Харькове, куда она летала в штаб Юго-Западного фронта, была полная неразбериха. Тут Аня впервые узнала, что самолет на войне могут угнать с такой же легкостью, как лошадь.[40]