Джон Рокфеллер - Банкир в XX веке. Мемуары Страница 7

Хотя «официально» мать и отец всегда были в согласии по всем важным вопросам нашего воспитания и говорили с детьми одним голосом, по темпераменту они были диаметрально противоположными людьми. Для нас, детей, не осталось незамеченным, что мать не приходила на наши утренние молитвы, предпочитая оставаться в постели, читая газету или отвечая на письма. Или то, что она приносила в дом новаторские произведения современного искусства, часто приглашая создававших их художников, что огорчало и расстраивало отца. Или что ее лицо озарялось светом, когда она имела возможность побыть или поиграть с нами наедине. Она любила приключения и неожиданное. Спонтанность была свойственна ей совершенно естественно, и она получала наибольшее удовольствие, делая что-то по вдохновению момента.

ДОЛГ, МОРАЛЬ, ПРИЛИЧИЯ

Отец был полной противоположностью ей. Он хотел, чтобы жизнь следовала упорядоченному укладу. Ему нравилось знать, что он будет делать, в каком порядке, с кем и как. Независимо от того, находился он в городе или был на отдыхе, день планировался заранее, и отклонения от плана не приветствовались. Я помню, как он сказал, когда кто-то предложил сделать что-то неожиданное: «Однако мы планировали нечто другое». Для него это было достаточным основанием не делать незапланированного.

Когда мы отправлялись на лето в штат Мэн, чемоданы отца приносили за три дня до отъезда. Некоторые из них были старомодными «пароходными сундуками» с крышками, которые открывались сверху. Другие назывались «новыми чемоданами»; в них с одной стороны было место для костюмов, с другой стороны -ящики для белья. Уезжая из дома на два или три месяца, отец наполнял вещами не менее полудюжины чемоданов и сумок. Вначале он и его слуга Уильям Джонсон начинали отбирать и откладывать то, что нужно было брать с собой: плащи, свитеры, костюмы, одежду для верховой езды и т.д. Затем Уильям упаковывал вещи.

В то время стиль одежды был, несомненно, более формальным; зимой отец выходил к обеду каждый вечер в строгом вечернем костюме. Мать была в длинном платье, даже когда семья обедала без гостей. Тем не менее количество одежды, которую они брали с собой, было поразительным. Отец никогда не выходил на улицу, даже летом, без плаща на тот случай, если погода окажется холодной, и всегда на улице носил шляпу. На нашей фотографии с отцом, сделанной летом во время моей учебы в университете, когда мы ехали в автомобиле через юго-запад, мы сидим на шерстяном пледе под одинокой сосной посреди пустыни в Аризоне. На отце - костюм с галстуком и фетровая шляпа, непременный плащ лежит неподалеку.

Я не сомневаюсь, что отец очень любил всех своих детей, однако его собственное строгое воспитание, безусловно, внесло вклад в его негибкость в отношении к детям. Он был формальным, но не холодным, хотя и редко выражал свои чувства. Тем не менее, физически он в большей степени присутствовал в моем детстве, чем многие другие отцы, и, наверное, я общался с ним чаще, чем позже я проводил время со своими детьми. Он много работал, однако по большей части в своем кабинете дома, и не хотел, чтобы его отвлекали. Он ездил с нами в Покантико на уикенды и проводил с нами летние каникулы в штате Мэн, однако на эмоциональном уровне он был далек от нас.

Бывали и исключения. Когда мы предпринимали прогулки, ездили верхом или путешествовали вместе, он иногда очень открыто говорил о собственном детстве и выслушивал мои заботы и жалобы с явным интересом и нежностью. Это были важные моменты моей жизни.

Однако процедура, которую отец предпочитал, когда нам предстояло обсудить что-то важное, особенно когда речь шла о вопросе со значительной эмоциональной окраской, заключалась в обмене письмами. Это чаще происходило, когда мы уже покинули дом и учились в университетах и когда мои родители предпринимали продолжительные поездки, однако это было предпочтительным способом общения, даже когда мы все жили под одной крышей. Отец диктовал письма своему секретарю, который печатал их и отправлял по почте - одна копия оставалась для его архива.

Хотя любовь отца к нам была сердечной и искренней, чувство родительского долга побуждало его к частым монологам по поводу долга, морали и надлежащего поведения. Мой брат Лоране до настоящего дня вспоминает с известным огорчением письмо, которое он получил от отца после того, как его однокурсники в Принстоне, проголосовав, вынесли решение, что он «вероятнее всего, добьется успеха в жизни». Отец напоминал Лорансу о том, что он должен будет жить, действительно соответствуя той оценке, которую дали ему однокурсники. Такой ответ был для отца довольно типичным.

Однако под официально корректной внешней оболочкой скрывалась и нежная любовь, которая проявлялась, когда кто-то из нас сталкивался с трудностями. Это выявляло ту сторону его личности, которая для меня была исключительно ценной. Она помогает мне объяснить близкие отношения между матерью и отцом на протяжении почти пяти десятилетий. Я знал, что мог рассчитывать на любовь и поддержку отца, когда я реально нуждался в нем, даже если он не одобрял то, что я сделал.

Отец был сложной личностью. Дед был человеком, добившимся успеха исключительно собственными силами, создавшим огромное состояние, начав с ничего; у отца не было никакой возможности повторить это достижение. Даже после того, как он мог предъявить серьезный перечень успехов, его продолжало мучить ощущение собственной неадекватности. Однажды он описал свое короткое участие в жизни делового мира в качестве одного из многочисленных вице-президентов «Стандард ойл» как «гонку с собственной совестью»; и в известном смысле отец всю свою жизнь участвовал в гонке, целью которой было оказаться достойным своего имени и полученного наследства.

Вскоре после того, как ему пошел четвертый десяток, отец пережил нервный срыв. Теперь это называют депрессией. Именно тогда он начал отходить от активного участия в работе «Стандард ойл». Чтобы восстановить здоровье, отец взял мать и мою сестру Эбби, которой тогда был всего один год, и отправился в месячный отпуск на юг Франции. Их пребывание там затянулось до шести месяцев, но даже когда они вернулись, отец был привязан к дому и редко покидал его. Прошел почти год, прежде чем он почувствовал себя способным вернуться к работе, да и то лишь с неполной нагрузкой.

Вероятно, можно понять, почему он никогда прямо не рассказывал мне об этом эпизоде своей жизни, хотя раз или два он намекнул, что, будучи молодым человеком, он столкнулся с эмоциональными проблемами. Впервые я узнал, что он прошел через трудные времена несколько лет после окончания университета, когда мой близкий друг пережил аналогичный приступ депрессии. Отец провел с ним немало часов, и мой друг рассказывал, что, когда отец говорил о своем собственном опыте, по его лицу текли слезы. Лишь тогда я понял, насколько серьезной болезнью была его депрессия.