История села Мотовилово. Дневник. Тетрадь 13 - Иван Васильевич Шмелев Страница 7

с дуба рвёшь!» — назидательно поучала его мать. Недовольным Санькиным избачеством был один брат Минька. С тех пор как Санька уехал на курсы, он бесповоротно решил отделиться от семьи этим же годом. А теперь, когда Санька совсем «вылез» из-за токарного станка, Миньке одному приходится стоять за станком и одному производить каталки. Хотя Ванька и помогал в выточке мелочи, но это не в счет. Санька, хотя и получал жалованье 20 руб., но в семью он отдавал всего лишь половину, а остальные деньги тратил на себя, на культурную свою одежду, косметику и на литературу. Отец, хотя и рад Санькиной должности, но он никак не мог сжиться с его чтением и культурой. Между отцом бывали частые перебранки, особенно это случалось за столом во время обеда. Отец частенько укрощал Саньку за его культурные слова и критические высказывания по вопросу привычек и вообще бытового уклада сельской жизни. «А ты не гмыкай, а говори толком, объясняй, чтобы всем понятно было! — с упреком осаждал отец Саньку во время его речи. — А то побывают в городе, малость навидают и начинают кобениться и баить как-то свысока, а надо баить по-нашему, по-простому», — поучал отец Саньку. А если Санька не унимаясь и не стращаясь отца все же не отступая гнул свою линию и, логично доказывав свою правоту, приводил убедительные примеры, отец и тут не сдавался: «Ой, ты уж чересчур загнул!» — отговаривался он от Саньки. А когда в споре, видя, что его берет, отец говорил: «Что, правда-то глаза колет!» — и заканчивая спор с Санькой, почти всегда отец заканчивал общепринятой поговоркой в адрес Саньки: «Эх ты, культура, без порток, а в шляпе!» — и всех раньше выходя из-за стола набожно молился, благодаря за обед стряпуху.

После обеда Василий Ефимович вышел во двор. Он с интересом стал наблюдать за курицей, которая старательно, неторопливо и досадно ростилась. Её громкое и нудное коканье раздражающе действовало на нервы хозяина. Курица неторопливо, с расстановкой вышагивала по двору, направляясь к поленнице дров, где она молчком, без кудахтанья приумолкла и потайно уселась на свое гнездо чтобы снестись. «Курица-то должно быть с яйцом», помыслилось Василию Ефимовичу, слегка раскачивая воротный столб, подгнивший снизу. Почти у самых ног хозяина громко запел петух. В драке одолев соседского кочета, он с самодовольным видом протрубил победу. Во двор, после сытного обеда просвежиться вышли, и братья Минька с Санькой. «Ребята, давайте-ка сменим воротный столб, и вместо него поставим вот тот дубок, он долежался до своего времени, пригодился. Вот мы его и поставим вместо гнилого-то, а ворота на него перевесим», — сказал сыновьям отец. Братья оба подошли к дубку, лежащему у забора двора, не торопясь, прицеливаясь с какого конца к нему лучше приступить для подъема. «Тут дивиться нечему, беритесь оба за комелек, а я один возьмусь за вершинку, и дело с концом! Взяли!» — без промедления скомандовал отец и они дубок моментом перенесли к воротам. Отец с Минькой, вооружившись топорами, принялись за обтеску дубка, а Санька участливо наблюдал за их работой. На звук-то топора, из избы, повышла-то чуть ли не вся семья. Выбежали Васька с Володькой, вышла и мать.

— Вась, на-ка двугривенный, сбегай в потребилку и принеси кусок серого поганого мыла и коробок спичек, да беги прытче! — посылая Ваську в лавку, наказывала мать.

— Погоди, мам, я разуюсь и побегу, век меня никто не догонит! — с места сорвавшись бегом пыхнул Васька.

— Эх, бишь, я и не знал, что сегодня, что в кустарке деньги давали, вы оставайтесь, доделывайте, а я побегу, авось застану! — вспомнив, что сегодня в промартеле выдают зарплату за сданные в нее каталки, отец ушел в контору артели.

Над входом на крыльцо двухэтажного дома Садовых, что стоит на улице Слободе, красуется вывеска, которая гласит: «Мотовиловская кустарно-токарная промысловая артель по производству детских каталок (тележек) и других деревянных изделий». Василию Ефимовичу в конторе артели в ожидании очереди для получения денег пришлось задержаться долго. Кроме его там несколько человек, у которых очередь по принципу алфавита тоже еще не подошла. Мужики, беседуя, курили, неторопливо рассказывали о сельских новостях. Прислушиваясь к рассказам, Василий Ефимович тоже не спешил домой. Благо дело-то субботнее, банное. Пока отец отсутствовал браться, обтесав дубок, подняв вставили его в освободившуюся от старого столба яму. Вся семья повымалась в бане. Поздненько пришел и отец:

— Эх, на улице-то, блаженная тишина! Ветерок стих, никто нигде не шагнёт, и никто не щеберкнет!

— Нынче суббота, никто на праздник-то не гуляет! Вот и тишина! — проговорила бабушка Евлинья. — Ступай в баню! — добавила она.

Весна, цветение. Наташка и зеркало

Весна в полном разгаре, прилетели ласточки, вслед за ними, не задерживаясь с прилетом, пожаловали и стрижи. Одна ласточка, видимо, в поисках подходящего места для постройки гнезда, кружась и щебеча около Савельева дома, вдруг влетела в настежь открытое окно верхней избы. Она полетала, покружилась в избе над потолком, и, видимо, не найдя места, с щебетом выпорхнула снова наружу. А по селу от садов, огородов и палисадников разносится пьянеющий и дурманящий молодые головы аромат цветущих вишни, яблоней, сирени и черемухи…

— Крайняя-то к бане яблоня что-то у нас не цветет! — сокрушенно жаловалась Дарья Федотова своему Ивану.

— Видно, зимой-то зазябла, вот и не цветёт, — отозвался Иван.

— Она, наверно, совсем погибла, ты спили ее! — предложила Дарья.

— Спилить недолго, вот возьму ножовку в руки, и дело с концом.

Иван, вооружившись ножовкой, вышел в огород. Подойдя к нецветущей и безлиственной яблоне, он рукой покачал ее, проверяя её жизненность. «Нет, от нее толку не будет, она совсем обмертвела!» — подумал Иван и крикнул Дарье:

— Я пилю!

— Пили, пили! — дала согласие Дарья.

Яблоня, треснув в подпиле, хряснула и безжизненно повалилась на землю. Из пенька засочился сок. Мухи как будто и ждали этого, моментально налетели и, осев свежий срез, принялись сосать сладковатый сок. Разработав спиленную яблоню на дрова, Иван, пополнив поленницу, сказал, шутя:

— Дарья, а ведь в огороде-то посветлело!

— Чай она вон какая была и немало свету загораживала, — отозвалась Дарья.

А без ущерба прозимовавшие деревья все полнее и могущественнее набирали силу: оделись густой нежно-зеленой листвой, которая с каждым днем становилась все гуще и гуще, так что к половине мая в кронах деревьев, в густоте листвы могла уже беззаметно спрятаться стая воробьев. Куры увлеченно копошатся в куче мусора под охранным надзором петуха, который стоя несколько в сторонке от артели кур зорко следит не