Протокол. Чистосердечное признание гражданки Р. - Ольга Евгеньевна Романова Страница 7

романы — во всяком случае, с моей бабушкой удивляться тому не приходилось. Но воспитательницы! Но нянечки! Если бы я знала тогда смысл выражения «вытянулись во фрунт», то я его и употребила бы. Стало понятно, что пришёл кто-то важный. Причём не санэпидемстанция, не отдел райобразования и дошкольного воспитания (чёрт его знает, в каком возрасте нам прививали привычку улавливать бессмысленные смыслы), а что-то другое.

Бабушка была как бабушка, она часто заходила за мной в детский сад — в летящих крепдешиновых платьях, в соломенных шляпках с крупными цветами по полям, сверкала тёмными глазами и некрупными бриллиантами, всегда улыбалась и чуть что норовила хохотнуть. Ничего не изменилось, но рядом с ней появился некрупный движущийся объект в зелёных штанах с красными лампасами. Шли они под руку, и характер их отношений, равно как и совместное явление в детский сад не вызывали сомнений ни у кого, а уж тем более у такого опытного наблюдателя за бабушкой, как я.

— Илья Степанович, — представила бабушка своего кавалера моей воспитательнице, которая зачем-то сделала книксен. Я знала, что такое книксен, бабушка просветила.

— Очень приятно, товарищ генерал, — ответствовала почему-то зардевшаяся Валентина Ивановна, исключительной красоты воспитательница, моя любимая. Но Илья Степанович был поглощён только бабушкой, и когда он вычислил стратегический объект в моём лице, то переключился на меня, явно понимая ответственность момента.

— Я дедушка Илья.

Это был неудачный заход. Сколько себя помню, я всегда считала себя взрослым человеком, но до времени помалкивала про это. Первый раз лет в пятнадцать я сказала маме во время подросткового скандала, что не надо, мол, меня учить всяким глупостям, потому что я взрослая женщина, и была поражена эффектом, которое это сообщение произвело на мою бедную мамочку. Пришлось помалкивать про этот очевидный факт ещё пару лет. Впрочем, мама поверила в итоге в мою взрослость только тогда, когда я убедилась, что до взросления мне ещё очень далеко, то есть когда мне стукнуло лет сорок пять. Зато сейчас мне легко согласиться с любым незнакомым мужчиной лет пятидесяти, который настаивает, что его зовут дядя Серёжа или дедушка Вася, что его именно так и зовут: ок, дядя Серёжа, очень приятно, дедушка Вася. А я просто Оля. Кстати, когда с дядей или дедушкой безропотно соглашаешься, всегда читаешь в глазах некоторое разочарование: мол, никто с тобой уже и не спорит, что ты дедушка, сам себя так назвал, старый ты козёл. Тоже мне, дядюшка нашёлся: ну охота тебе, так на доброе здоровье.

Но тогда, когда мне было пять, это был другой случай.

«Дедушка Илья» был невозможен по стилистическим соображениям. Бабушка называла своего спутника «Илья Степанович», красотка Валентина Ивановна тоже так сказала, а я-то с какой стати записываюсь в другие?

Руководствуясь всеми этими соображениями, я ответила твёрдо и убедительно:

— Здравствуйте, Илья Степанович.

Никаких фамильярностей. Генерал так генерал.

Так я окунулась в океан страстей, с которым до сих пор не могу разобраться.

Моя мама и мой дядя, мамин младший брат, невзлюбили Илью Степановича с первого момента, открыто и яростно. Я всецело была на его стороне. Илья Степанович, как я сейчас понимаю, бабушке не очень соответствовал: он был генералом мирным, сухопутным и тыловым, тогда как бабушке, конечно, больше подошла бы шашка и конная армия. Илья Степанович был округлым и мягким, природа наделила его приятными, но неяркими чертами, я отчетливо помню его залысины и небольшой рост, но человеком он, пожалуй, был неплохим.

В нашей небольшой семье приняла его только я. Бабушка металась между новым мужем и взрослыми детьми, у которых были свои дела и свои семьи, но которым почему-то было дело до бабушкиной личной жизни. Через некоторое время я спросила свою маму:

— Почему ты не любишь Илью Степановича?

— Вырастешь — поймёшь.

Это было сказано безапелляционно и довольно злобно. Я затаилась и запомнила. Почти через пятьдесят лет я спросила маму:

— Ты помнишь Илью Степановича? Ты помнишь мой вопрос? Я выросла. Скажи мне сейчас, почему вы с братом его невзлюбили.

— Я не знаю.

Мама тоже повзрослела. И она тоже запомнила мой тогдашний вопрос. И не удивилась, когда я снова задала его через пятьдесят лет. Мне показалось, что сейчас она приняла бы Илью Степановича. Но тогда, пятьдесят лет назад, судьба его была предрешена — бабушкины взрослые дети взъелись не на шутку. Однако он тоже приложил некоторые усилия к бабушкиному разочарованию. Дело в том, что Илья Степанович был ревнив. Не так чтобы болезненно и маниакально — но ревнив.

Не знаю, стал бы он ревновать без повода. Но моя бабушка, безусловно, дала бы повод для ревности хоть и фонарному столбу. Она была кокетка. Слишком старорежимна, чтобы изменять мужьям, — нет, для этого она была слишком моногамной, и вообще ей было некогда: она работала, вертелась как белка в колесе, обеспечивая зубоврачеванием и частным протезированием три семьи — свою (генерал всё ж был временный), семью сына-инженера (пропащие в материальном смысле люди при совке) и медицинскую семью дочери (мои папа и мама были врачи, что в то время приравнивало их к инженерам). Изменять ей было и некогда, и лень, но вот кокетничать она любила — ей нравилось нравиться мужчинам.

В общем, Илья Степанович закатил пару скандалов. Уж не знаю, в каком пафосном месте, но Клавдия Петровна схватила табуретку и прицельно метнула в Илью Степановича. Попала, конечно. Она попала в челюсть и вышибла Илье Степановичу бо́льшую часть зубов. Потом вставила, конечно — она же была зубным протезистом, — и наверняка лучше прежних. Но это уже никакой роли не играло. Илья Степанович был изгнан с чемоданами. Я страдала. Меня никто не понимал, даже бабушка. Илья Степанович с горя перевёлся служить генералом в Монголию или что-то в этом духе — позже бы я сказала, что он ушёл в свою Внутреннюю Монголию.

А бабушка завела белую французскую болонку Джульетту (и протестовала, когда её называли Жулькой), которая сильно скрасила моё детство. Отличная была собакенция, как две капли воды похожая на мою бабушку, только белой масти.

Летом — на следующий год после прощания с Ильёй Степановичем — бабушка взяла меня на каникулы к морю. Меня и Джульетту, они не расставались. Это