Михаил Азаров - Зазнобы августейшего маньяка. Мемуары Фанни Лир Страница 7

Заметив это, он взял меня на руки и, невзирая на мои протесты, усадил меня в вагон, как раскапризничавшегося ребенка.

— Оставьте меня, я вас не люблю, я люблю великого князя, — кричала я.

— Это мне совершенно все равно, — отвечал он хладнокровно: — я уже целый год люблю вас и не выпущу из своих рук.

В Вене я очутилась в его квартире, как птица в клетке. Поплакав часть ночи, я утром попросила его отослать два письма — одно великому князю, а другое в американское посольство, но он не только не отослал их, но и перехватывал все письма великого князя ко мне.

Я притворилась, что покоряюсь, и отправилась с ним в Краков, который лежал на его пути. В Кракове я прожила с ним неделю, почти всегда под замком. Наконец, мне удалось внушить ему такое доверие к своей покорности и любви, что он решился отпустить меня одну в Париж и, проводив меня до Дрездена, уехал в Россию в надежде, что я приеду к нему туда. И он был не совсем не прав. Как бы там ни было, а я видела в нем друга, потому что это был мягкий, симпатичный и умный человек и, может быть, я была бы счастлива и спокойна с ним.

Устроив свои дела в Париже, в конце сентября уже собралась ехать к нему в Россию, как вдруг ко мне явился человек с письмом от великого князя.

Вот, что он писал:

«Не могу помириться с мыслью о дурном впечатлении, которое произвел на Вас перед нашей последней разлукой.

Мой невозможный характер часто причинял Вам ужасные страдания, и я даже удивляюсь, как Вы могли так долго переносить его. Позвольте изложить Вам причины моих безумных вспышек и столь частых расставаний.

Я люблю и обожаю Вас всеми силами души и, Бог знает почему, стыдился этого чувства, думал, что оно недостойно мужчины, и таил его от Вас, как оказывается, слишком удачно. Никогда я не думал покинуть Вас, я дрожал при одной мысли о разлуке, мечтая о союзе с Вами до смерти. Не думайте, что эти строки внушены мне минутным капризом или желанием заставить Вас жить со мной.

Клянусь честью, они выражают самые священные чувства, которые я не переставал испытывать с тех пор, как увидел Вас. Не смейтесь, читая эти строки, но загляните в свое сердце и, если найдете там хоть искру любви ко мне, то дайте еще раз случай прижать Вас к моему сердцу, исполненному печали.

Я захворал от разлуки с Вами, доктор сказал, что в моем положении лекарства бессильны. Вы одна можете помочь мне…

Приходите же хотя на один день; пожмём друг другу руки и разделим всё, как друзья. Слезы душат меня, когда я вспоминаю о печальном конце нашей связи, в которой было столько очарования. Не откажите в этой моей единственной и последней просьбе. Желал бы назвать Вас по-прежнему Фанни Лир и писать Вам ты; но я не имею этого права. Тысячу раз целую Ваши ручки. Ваш верный Н.».

Я рыдала, читая эти строки, и поехала в Вену. Он встретил меня у вокзала в карете, бледный взволнованный и чуть не задушил в своих объятиях. Жизнь с ним в Вене была продолжением моего медового месяца. Рука об руку мы исходили все улицы города, осматривая все его достопримечательности. Мы были счастливы, но в то же время какое-то тяжелое предчувствие смущало его покой. Однажды, во время представления «Травиаты», при сцене расставания влюбленных, я прочла на его лице выражение жестокой муки и спросила:

— «Что с вами?»

— Друг мой, — отвечал он, — я предвижу, что мы будем разлучены, и эта мысль терзает меня.

Путешествие по Италии. Визит греческой королеве. Корфу.

Из Вены мы поехали в Мюнхен, провели несколько дней в Тироли, а оттуда через Верону прибыли в Турин. В свите великого князя были следующие лица: его доктор и воспитатель Г. (лейб-медик Иван Самойлович Гауровиц.), маленький, толстый круглый немец в очках, с бриллиантовыми перстнями на белых руках (подарки отца великого князя), которыми он постоянно любовался.

Я чуяла в нем фальшь и не обманулась. По приезде в Петербург, он не замедлил рассказать государю все, что знал о нашем романе, чем не мало способствовал последующему осуждению несчастного великого князя; адмирал из малороссов (генерал-майор Александр Федорович Миркович.), другой воспитатель великого князя, очень привязанный к своему бывшему ученику. Он поражал меня своей невозмутимостью, и во все время пути только однажды разгорячился, бросив на станции тарелку в голову слуги за то, что тот не дозволил ему взять в вагон остатки недоеденного обеда; адъютант великого князя, человек полуслепой и недалекого ума, вечно суетившийся, особенно во время обедов, к которым он был очень неравнодушен; старый камердинер Савелов, приставленный к великому князю за то, что однажды спас ему жизнь. Он был казначеем великого князя и, ведя записи расходам, ворчал на его расточительность и порицал железные дороги за то, что великий князь не мог ездить по ним даром.

Другой слуга, подначальный первому, был так безобразен, что великий князь часто приписывал на его паспорт: «Прошу не принимать этого человека за обезьяну».

Прибавьте к этому слугу доктора, столь же напыщенного, как и его господин, и мою верную Жозефину; таковы были наши спутники.

Из Турина мы переехали в Болонью, где нам, за недостатком комнат, отвели салон, а оттуда в Рим, где провели неделю, в течение которой великий князь настолько отдался своей страсти к приобретению разных вещиц, что мне стоило большого труда удерживать его. Он набил ими целые чемоданы, а в нашем багаже и без того было 47 мест.

Из Рима мы поехали в Бари, где посетили хранящиеся там мощи патрона России св. Николая Чудотворца, за которые император Николай предлагал папе Григорию XVI баснословные суммы; а ночью прибыли в благословенный природой живописный городок Бриндизи. Чтобы вечером отплыть оттуда на Корфу. Живо вспоминаю это восхитительное плавание.

Была ночь. Я стояла на палубе и любовалась фантастическою картиною слияния двух стихий — моря и неба; они, казалось, обнимали друг друга, и небо, упоенное морем, бросало в его лоно все свои звезды. Рано утром, палящие лучи солнца, прорезав дымку утреннего тумана, осветили крутые холмы острова Корфу. От его берегов отделился русский фрегат и пошел навстречу нашему судну. На берегу, мы увидели греческого короля и группы русских в парадных мундирах. Русские матросы явились на наш корабль поздравить с приездом великого князя. Он не без смущения отвечал на их приветствия и, быстро облачившись в свой парадный мундир, стал высаживаться. В этот момент на всех, стоявших на якоре, кораблях, русских, французских, английских и турецких, загрохотали пушки, и загремела музыка. Великий князь, выйдя на берег при звуках национального гимна, был принят в объятия поджидавшей его королевой и затем поехал в загородную виллу Монрепо. Королева Ольга — прелестная особа: нельзя вообразить себе ничего чище, девственнее и симпатичнее ее лица: неудивительно, что брат просто боготворит ее.