Василий Головнин - Записки капитана флота Страница 7

Болью в сердце отозвалось 14 декабря 1825-го: Головнину казалось, что после провала отчаянного шага декабристов в России уже не осталось места для благородных порывов и беззаветного служения родине. Василий Михайлович находил успокоение в работе, благо ее хватало: с 1827 г. в распоряжение вице-адмирала (да, он уже дослужился до адмиральского чина) были переданы кораблестроительный, комиссариатский и артиллерийский департаменты. Он немного завидовал другу Рикорду, который в это время командовал средиземноморской эскадрой, помогавшей грекам в их борьбе за независимость от Османской империи. Успокаивала мысль, что кому-то нужно готовить флот к боевым и мирным свершениям на берегу, пока на то были силы.

Здоровье особо его не беспокоило, разве что побаливало колено, ушибленное при побеге от японцев, и временами донимал ревматизм – традиционная болезнь моряков. В мае 1831 г. семейство Головниных перебралось с зимней квартиры на дачу на Петергофской дороге. В это же время по центральным губерниям страны покатилась эпидемия холеры, в середине июня она дошла и до столицы. Тут бы поберечься, пересидеть на даче, но Василий Михайлович и слышать об этом не хотел. 29 июня экипаж, по обыкновению, рано утром отвез Головнина в Петербург. А около четырех часов вечера, раньше обычного срока, его привезли назад. Василий Головнин прошел через две кругосветки, два плена и бесчисленное множество штормов и бурь. А умер на суше, сгорел буквально в один вечер – страшная болезнь не оставила ни одного шанса на спасение…

ЗАПИСКИ ФЛОТА КАПИТАНА ГОЛОВНИНА О ПРИКЛЮЧЕНИЯХ ЕГО В ПЛЕНУ У ЯПОНЦЕВ

Предуведомление

Не нужно распространяться о том, сколь мало Япония известна в Европе. Хотя было время, когда японцы, не имея понятия о корыстолюбии европейцев, допускали их в свое государство и позволяли им делать всякого рода замечания, но разногласия и противоречия, встречающиеся в сочинениях многих писателей о Японии, не дозволяют верить их повествованиям. Притом с той поры, как японцы лишили европейцев свободного к себе доступа, прошло столько времени, что по естественному порядку вещей должна была последовать перемена во многих частях, и Япония, конечно, ныне не то, что была в те времена. Голландцы, торгующие в Нагасаки, при всем стеснении в обращении с жителями, по знанию японского языка, без сомнения, могли бы собрать весьма многие любопытные сведения о сем государстве.

Но если, как всем известно, они держат в тайне описи и карты даже таких мест, куда имели доступ другие европейские народы с большими познаниями и наблюдения о которых сообщены свету во всей подробности, то чего ожидать от них относительно Японии, куда из всех европейцев они одни допускаются? Следственно, сведение о сем древнем народе должно быть занимательно для людей просвещенных. Сие самое побудило меня сообщить свету приключения мои в плену у японцев, которые в другом случае не заслуживали бы внимания публики. По прочтении их увидят, какие ограниченные средства имел я для наблюдения всего, что потребно к описанию великого и малоизвестного государства, и не станут винить меня в краткости моих замечаний о таком предмете, подробное описание которого могло бы доставить материалов на несколько томов.

Если б по примеру некоторых издателей путешествий я имел желание увеличить сию книгу для моих выгод, то, конечно, мог бы под названием предисловия, введения, вступления и проч. и проч. наполнить добрый том выписками из других книг, в коих писано о Японии и которые известны всем просвещенным читателям, но я хочу описывать только то, что со мною случилось, что я сам испытал и видел собственными глазами.

Здесь за нужное почитаю сказать, что записки сии были готовы к печати при возвращении моем в Петербург (в июле 1814 г.), но разные причины, не от меня зависевшие, препятствовали издать их прежде сего времени.

Часть первая

Предмет похода шлюпа «Дианы». – Приготовление к оному. – Имена прежних мореплавателей, бывших у Курильских островов. – План мой, как производить опись сих островов. – Затруднения и опасности, встречаемые при описи оных. – Первое наше свидание с японцами на острове Итурупе, где нашли мы курильцев. Замечания о подвластных России курильцах вообще. – Свидание с японцами на острове Кунашире. – Неприятельский их поступок. – Объяснения наши с ними. – Коварство и хитрость их. – Взятие нас в плен.

В апреле месяце 1811 года, командуя императорским военным шлюпом «Дианой», находившимся тогда в Камчатке[1], получил я от морского министра предписание, коим, по высочайшей воле, повелевалось мне описать точнейшим образом южные Курильские острова, Шантарские острова и Татарский берег, от широты 53°38' N до Охотска.

В повелении господина министра было упомянуто о двух бумагах, содержавших в себе подробное описание возложенного на меня поручения и посланных с оным повелением в одно время из Адмиралтейств-коллегии и из Адмиралтейского департамента, но сих бумаг я не получил, да и получить их в Камчатку прежде будущей осени, зная здешние почтовые учреждения, никакой возможности не предвидел. Для получения нынешним летом упоминаемых бумаг оставалось мне одно средство – идти со шлюпом в Охотск.

Предмет сей, без всякого сомнения, был весьма важен, хотя по предписанию морского министра мне вполне известна была воля его императорского величества: я знал, какие места должен был описывать и что государю императору угодно, чтобы оным сделано было точнейшее описание; но каким образом надобно было произвести в действо высочайшую волю, в том я должен был руководствоваться наставлениями Государственной Адмиралтейств-коллегии. Равным образом и инструкция Государственного Адмиралтейского департамента хотя служила только дополнением к той, которую я уже имел, однако же могла содержать в себе предписания и наставления, без коих при описи я мог сделать, по неопытности и по недостатку столь обширных сведений о здешнем крае, какие имеет департамент, немаловажные упущения.

Я очень жалел, что не получил прежде упомянутых бумаг вместе с повелением министерским, и чувствовал все неудобства, от неприсылки оных произойти могущие; но, с другой стороны, ясно предвидел потерю времени, убыток для казны и невозможность сделать что-либо порядочное, стоящее издержек и трудов, словом сказать, совершенное упущение целого лета без всякой значащей пользы по предмету предпринятой экспедиции, если бы я пошел сначала в Охотск[2]. Сие мнение мое основывалось на следующих причинах: