Андрей Судоплатов - Тайная жизнь генерала Судоплатова. Книга 2 Страница 7

Примером такой решимости советского человека, оказавшегося в немецком плену, может служить явка с повинной агента-радиста Панина, заброшенного абвером на территорию Московской области. До войны он работал и жил в Горьком, а летом 1941 года добровольно ушел на фронт. Часть, в которой он проходил службу, попала в окружение, и вскоре многие ее военнослужащие были захвачены в плен. По словам Панина, в плену он непрестанно думал о побеге, чтобы вернуться в строй, но довольно долго обстоятельства складывались неудачно. Однажды он был вызван в комендатуру лагеря, где после продолжительной беседы ему предложили поступить в разведывательную школу немцев. «Сперва, — заявил Панин, — я готов был плюнуть вербовщику в морду, потом меня осенила мысль, а может быть, это начало пути возвращения к своим. Не сказал ни «да», ни «нет» и был отпущен. Вернувшись же в барак, пожалел, что не согласился».

Но и вербовщик не считал разговор законченным. Он вызывал Панина еще несколько раз, и тот, сделав вид, что доводы вербовщика подействовали, в конце концов согласился пойти в разведывательную школу. «Самым трудным было, — заявил Панин на допросе, — не возбудить ни в ком подозрений относительно моих истинных намерений. Я старался соблюдать дисциплину, ни с кем не сближался и даже в самолете боялся чем-либо выдать себя. С облегчением вздохнул, лишь когда надо мной раскрылся парашют». Оставшись один, он взвалил на спину рацию и другое шпионское снаряжение, вышел к ближайшему селу, разыскал председателя колхоза. Тот к вечеру доставил его в райотдел НКВД.

Искренность поступка Панина не вызывала сомнений, и было решено попытаться завязать через него радиоигру с разведцентром. Специалисты подробно расспросили, как шло обучение в разведывательной школе, кто являлся ее шефом по технической подготовке, разобрались в кодах и шифрах и уже собирались было выйти от имени Панина в условленное время в эфир. Но тот воспротивился такому решению: «Я довольно долго работал с шефом. Его рация была в Смоленске, а я в Красном Бору. Он не раз хвалил меня за мой, как он говорил, особенный радиопочерк. И если на ключе будет работать другой, он легко догадается. Доверьтесь мне, я вас не подведу».

С доводами Панина посчитались, и в условленный разведывательным центром день и час радист вышел на связь. Сообщил, что группа в момент приземления рассеялась на большом расстоянии друг от друга, судьба остальных ему неизвестна. Сам же он сумел обосноваться в Волоколамске, в доме одной старушки, успел собрать некоторую информацию, которую готов передать.

Центр одобрил действия Панина и, условившись об очередном сеансе связи, закончил первый контакт с ним в эфире. В процессе дальнейшей игры к противнику ушел большой объем сообщений, специально подготовленных чекистами с участием специалистов Генерального штаба. Насколько обдуманно это делалось, можно судить по тому, что, например, описанные Паниным «передвижения войск» на случай проверки противником нашли бы подтверждение в результате определенных действий, инсценированных на железной дороге командованием военных сообщений Наркомата обороны СССР.

«Радиоигра» развивалась успешно. «Находчивость» и «старания» Панина были высоко оценены разведывательным центром. В одном из сеансов связи его уведомили о том что германское командование «за регулярное сообщение ценных сведений и проявленную храбрость при выполнении задания» удостоило его высокой награды — Железного креста. Участие в оперативной игре было довольно продолжительным. Наступило время, когда по техническим параметрам у рации должно было иссякнуть питание. В Волоколамск был вызван курьер, доставивший батареи. При возвращении курьера через линию фронта он был арестован. Но игра продолжалась. После завершения операции Панин, честно выполнивший свой гражданский долг и принесший этим пользу родине, был награжден медалью «За отвагу».

Просчет, заключавшийся в ставке на военнопленных, СД и абвер пытались восполнить усилением вербовочной работы среди населения оккупированных немецкими войсками районов советской территории, отдавая предпочтение уголовникам. Но и эта затея не достигает цели. В такой обстановке возник новый чудовищный план: использовать в качестве диверсантов подростков. Он основывался на вполне понятном расчете: подростки-диверсанты вряд ли могут привлечь внимание советской контрразведки. Да и население будет снисходительно к детям.

В районе города Касселя создается диверсионная школа для подростков. Для поиска кандидатов в концлагеря, в населенные пункты оккупированной советской территории и особенно в не успевшие эвакуироваться детские дома направляются специальные команды вербовщиков из СД. В школе будущим диверсантам упорно вдалбливают, что они дети великой Германии, что Советской России уже не существует. Их опекают «заботливые» инструкторы и наставники, которые видят свою задачу не только в привитии подопечным навыков диверсионной работы, но в их всестороннем развращении. В школе охотно поощряются и даже инспирируются драки, всемерно проповедуется культ силы, детей учат быть жестокими.

В ночь с 28 на 29 августа и 1 сентября 1943 года большую группу подростков на парашютах сбрасывают в тыл Красной Армии — от Калинина до Харькова. Каждый из забрасываемых одет в поношенную одежду, в торбах у них запас продуктов и взрывчатка, заделанная в небольшие куски каменного угля. Эти куски они должны были подбрасывать в тендеры паровозов или склады угля. Но эта, казалось бы, тщательно подготовленная операция также терпит провал.

Вот что говорилось по этому поводу в одном из документов чекистского аппарата Тульской области: «Сообщение о явке двух диверсантов-подростков. 1 сентября 1943 года в штаб воинской части г. Плавска явились два подростка: Михаил, 15 лет, и Петр, 13 лет. Они заявили, что заброшены вместе с другими диверсантами-подростками для подбрасывания взрывчатки в тендеры паровозов. Обучались на даче под г. Касселем».

Миша рассказывает: «…почти все бывшие детдомовцы, зная, что им надо будет совершать диверсии, договорились втихомолку не выполнять задания немцев, не вредить своим, а сразу явиться в любой штаб Красной Армии и все рассказать…»

И действительно, как правило, подростки сами являлись в воинские части, милицию, органы государственной безопасности, сдавали диверсионное снаряжение и парашюты, сообщали все о себе, о соучениках и школе, где проходили обучение.[2]

На Кавказском направлении, судя по некоторым отрывочным данным, с января по ноябрь 1942 года было разоблачено и обезврежено около 170 агентов абвера. На Сталинградском — только за сентябрь, октябрь 1941 и первую половину 1942 года удалось пресечь деятельность почти 200 вражеских агентов. Но совершенно очевидно, что далеко не все переброшенные через линию фронта явились с повинной, а тем более — далеко не все агенты, действовавшие упорно и умело, были обезврежены. Сами авторы «Цеппелина» считали более успешной ближнюю агентурную разведку (на глубину до 50 километров). Здесь, если верить архивным данным, возвращалось обратно 10 процентов переброшенных агентов. Значит, каждый десятый в той огромной массе, которую готовили в рамках «Цеппелина», так или иначе вел свою подрывную работу.