Михаил Дубинский - Женщина в жизни великих и знаменитых людей Страница 7

Овидий развелся с женою и женился вторично, но и второй брак был неудачен. Почему — неизвестно. Овидий не считает ее виновной перед собою, следовательно, причину нужно искать в легкомысленности самого поэта, тем более что о разводе хлопотал уже не он, а родители жены, хотя от Овидия у неё было двое детей. В пользу этого предположения говорит также и то, что, расставшись со второй женой, поэт предался разгулу, проводя жизнь в обществе той же развращенной молодежи, среди которой занимал почетное место еще до женитьбы. Наконец, он женился в третий раз, и с этой минуты жизнь его переменилась. О прежнем разгуле не было и помину, и это нужно отнести всецело насчет его жены Фабии, которая была превосходной женщиной и преданной подругой, не изменившей ему до конца жизни. Принадлежа к знатному роду, она сблизила его со двором. Любя поэзию, она благоприятно влияла на его творческий гений и не мало гордилась его славою. До выхода за Овидия она уже была замужем и имела даже взрослую дочь, что, вероятно, также играло немалую роль в ее отношениях к мужу. Овидий говорит о ней с умилением при перечислении своих жен:

Третья, со мной неразлучно прожившая долгие годы,Ссыльного даже женой не отказалася быть.

И затем, описывая сцену прощания с женою перед разлукою, впадает в нежно-слащавый тон, свидетельствующий о глубокой привязанности.

Овидий умер в изгнании, так и не дождавшись освобождения. Жена не последовала за ним, но только потому, что этого желал сам поэт. Ему, вероятно, хотелось иметь в Риме человека, который охранял бы его имущество от врагов, и Фабия верно исполнила свою задачу, как свидетельствует об этом Овидий:

Ты, как опора надежная, дом мой спасла от падения,Что не погиб я совсем, тем я обязан тебе:Многие счастьем разбитым моим поживиться желали,Ты только сделать могла, что я не нищ и не наг.Словно прожорливый волк, бичуемый голодом, жаждетКровью упиться никем не стерегомых овец,Или прожорливый коршун, вперив свои взоры на землю,Высмотреть хочет себе труп, не прикрытый землей,Так и один человек, мне в несчастья моем изменивший,Жаждал достатков моих, но не позволила ты.С помощью верных друзей моих прочь ты его устранила.В силах ли выразить вам я благодарность, друзья?

Удивительный пример Фабии стоит почти одиноко в жизнях великих поэтов древности. Немногие женщины до нее и впоследствии умели подняться на такую высоту самоотвержения и преданности. Но пример ее заслуживает внимания еще потому, что Овидий не принадлежал к числу мужей, которые могут приковать к себе преданностью, верностью, обходительностью. Уже одно то, что ему принадлежите поэма «Ars amandi» (Искусство любить) — название, которое так хорошо можно передать словами Пушкина «наука страсти нежной», свидетельствует о том, что приковать такого человека к семейному очагу было героическим подвигом. В этой поэме перечислены средства, с помощью которых мужчина может приобрести любовь женщины, а женщина — любовь мужчины, — произведение, которое, конечно, мог написать человек, слишком искусившийся в проповедуемой им науке, тем более что порок везде рисуется им в самой соблазнительной форме. Овидию же принадлежит и другая поэма, составляющая дополнение к первой — «Remedia amoris», т. е. «Лекарства от любви», в которой он учить, как избавиться от цепей Амура. Словом, это был человек, искавший в жизни одних только удовольствий, человек, для которого наслаждения составляли все содержание бытия. Приручить такого человека и удержать на высоте, на которую он поднялся на крыльях таланта, сделать это, повторяем, — подвиг величайшего героизма, и подвиг этот совершила его жена Фабия.

Катулл и Лесбия

Совершенно противоположный пример отношения женщины к великому человеку, с которым она находилась в связи, мы видим в жизни другого знаменитого римского поэта Валерия Катулла (87–54 до Р. X.). Как и Овидий, он ведь разгульную жизнь, вращаясь в кругу молодежи, которая всё прощала, потому что сама всё делала. Его песни дышат свежестью и безыскусственностью, которые не увяли в течение двух тысячелетий. «Для Катулла, — говорит его немецкий переводчик Прессель, — предмет поэзии только то, что он чувствует. Он пишет стихи под властью ненависти или любви, радости или печали, передает исключительно настроения своей души, хотя бы и мимолетные. Потому, от его стихотворений веет свежестью, они произведения минуты, не придуманные, безыскусственные. Изображает ли он порывы чувственности словами, откровенными до неприличия, бичует ли язвительными насмешками могущественных людей, как, например, Цезаря, — он всегда оригинален. В нем проявляются последние силы умирающего республиканского духа».[20] И вот этому именно человеку пришлось встретиться с женщиной, положившей глубокую печать не только на его литературные произведения, но и на весь склад его жизни.

Штолль подробно излагает историю этой несчастной любви.[21] Лесбия была знатная римлянка. Римские поэты обыкновенно не называли в своих песнях действительные имена воспеваемых красавиц, а сочиняли для этого подходящее имя. Таким-то образом и получилось, что настоящее имя возлюбленной Катулла было не Лесбия, а Клодия. Оно принадлежало сестре известного П. Клодия, преследователя Цицерона, женщине аристократического происхождения, известной но только красотой, но и безнравственной жизнью. Она бесстыдно предавалась пламенной чувственности и своими чарами завлекла в свои сети множество знатных легкомысленных юношей, хотя муж её, весьма почтенный Кв. Метелл Целер, был еще жив. Когда он внезапно умер во цвете сил, молва даже считала себя в праве распространять страшное подозрение, будто она ядом устранила неудобного человека со своего пути. Обладая тонким образованием и знакомством с греческой поэзией, делая и сама попытки в искусстве поэзии, она обратила свое внимание преимущественно на талантливых молодых людей и не пренебрегала никакими средствами, между прочим и материальной поддержкой, чтобы удержать их около себя. Далеко не бесчувственный к женским прелестям, Катулл также подпал ее обаяние, хотя был по крайней мере на 7 лет моложе нее, и предался ей с горячей страстностью, воображая, что он один пользуется ее благосклонностью. Когда поэт стал бывать у нее, их общим доверенным сделался любимый воробей Лесбии, которому поэт завидовал и смерть которого воспел в знаменитой песне, часто служившей предметом подражания для древних и новых поэтов. Наконец, отношения между поэтом и Лесбией дошли до той границы, за которою больше ничего уже не остается желать. Опьяненный блаженством, Катулл восклицает: