Татьяна Михайловна Соболева - В опале честный иудей Страница 7

...проплывали песни в стороне, военком мечтал неторопливо:

«Будет он расти в большой стране равноправный,

вольный

и счастливый.

Будет та страна - родная мать украинцу, русскому, еврею...

Кто ж его посмеет притеснять -разве только контры да злодеи?!»

Вот такой «камушек» из 20-х годов в антисемитов поздних поколений, в частности годов 50-х, метнул Ал. Соболев.

Он ни на йоту не сомневался, что его поэма заслужит одобрение С.Я. Маршака, и с чистым сердцем послал ее старшему, мудрому, как считал, другу.

А потом состоялся телефонный разговор. Кто был его инициатором, не помню, думаю, все же Александр Владимирович, которому не терпелось услышать похвалу, которую ожидал.

И услышал: «Как вы могли написать такое?!» (Это теперь можно считать, что С.Я. Маршак усомнился в интернационализме военкома и коммунистов вообще. Но тогда не то что говорить - думать так не полагалось, опасно.)

Очень хорошо запомнила покрасневшее вдруг лицо Александра Владимировича, его протестующие жесты, явное желание возразить, что-то объяснить... Наверно, человек расчетливый, хладнокровный сразу сориентировался бы в возникшей ситуации, схитрил, покаялся бы перед мэтром «за промах», начал сожалеть «об ошибке»... Увы, чуждый дипломатии, Ал. Соболев поступил в соответствии со своим твердым, когда дело касалось чести и принципа, характером: во имя правды он пожертвовал зарождающейся дружбой с С.Я. Маршаком и навсегда с ним расстался.

Кто виноват? Эпоха. Я готова допустить, что реакция Самуила Яковлевича на «Военкома», произнесенная «вслух», отличалась от настоящей, истинной. Скорее всего, он перестраховывался, оберегался, в чем был прав. В период массовых репрессий в стране, гонения на евреев Соболев поступил, пожалуй, неосторожно, необдуманно, доверив «крамольные» стихи почте. Попади поэма в «бдительные» руки из почты еврея С.Я. Маршака, она могла бы навредить ему, фигуре очень заметной, литератору, пусть и вынужденно, но партийно-послушному. (Достаточно вспомнить его частые выступления в «Правде» на международные темы в паре с карикатуристом Бор. Ефимовым.)

Мне хочется думать, что его выговор Ал. Соболеву содержал в себе и завуалированное предостережение, предостережение человека 67-летнего младшему собрату по профессии, рискованно смелому. Мне хочется так думать и потому, что я всегда с разными чувствами воспринимала подпись С.Я. Маршака под переводами сонетов Шекспира, сказкой «О глупом мышонке» и упомянутой сатирой. Затруднялась видеть лицо одного и того же мастера.

С.Я. Маршаку и Ал. Соболеву довелось еще раз «встретиться», если это можно назвать встречей. После смерти Самуила Яковлевича Александру Владимировичу, к тому времени уже автору «Бухенвальдского набата», неожиданно предложили делать вместо Маршака подписи к сатирическим рисункам Бор. Ефимова. Предложению предшествовала публикация в «Правде» двух стихотворных фельетонов Ал. Соболева по поводу воровства и бесхозяйственности. (О его сатире буду говорить ниже.) Они понравились главному редактору газеты М. Зимянину, и с его подачи Ал. Соболев получил весьма лестное, важное и перспективное по тем временам предложение. Действительно, вот он, наконец, миг удачи, лови его! Вот она, открытая дорога к новому успеху, к утверждению своего имени при прямой поддержке центрального партийного органа, к широкой известности. Считай, счастье на голову свалилось!.. Не на ту голову. У ее хозяина негибкий нрав, верность своим вовсе не пропартийным убеждениям, он далек от расчета и выгоды, превыше всего ценит свободу. Он вежливо отказался сотрудничать в «Правде» в названной роли, сославшись на нередкие приступы болезни. Придя домой, заявил мне, что считает себя глубоко оскорбленным.

Что касается поэмы «Военком», то подробный рассказ о ее злоключениях - а по-другому историю безуспешных попыток опубликовать ее в советских изданиях не назовешь - занял бы несколько страниц. Я изложу его по возможности кратко, потому что важны не детали каждого эпизода, а результат, который всюду был одинаков.

Итак, вполне «цензурный», политически правильный, истинно интернациональный сюжет «Военкома» позволял автору спокойно и смело предлагать поэму для публикации в качестве произведения, посвященного дружбе народов. Но то, что без труда просматривалось за текстом, означало не что иное, как вызов антисемитам.

Константин Симонов оказался первым редактором-коммунистом (беспартийных редакторов в полностью партийной печати попросту не могло быть), первым высокопоставленным лицом, на чей стол легла поэма «Военком». На стол К. Симонова - редактора «Литературной газеты» - ее положил не Ал. Соболев, а возглавлявший отдел поэзии в газете В. Солоухин. Ему поэма очень понравилась. Но главный редактор к печати ее не разрешил... Без объяснений. Думаю, что это был акт вынужденного антисемитизма после мысленной сверки «часов» с Центральным комитетом партии.

Затем поэма «Военком» побывала в журнале «Дружба народов» - самом, казалось бы, подходящем месте для ее обнародования. Глава отдела поэзии журнала Я. Смеляков был от нее в восторге. Он прослезился. Он был «за». Но главный редактор журнала С. Баруздин не пожелал преподносить читателям дружбу народов в том виде, как она выглядела в «Военкоме». Чтобы раскусить «подвох», компартийной выучки у него хватило. С досадой и извинениями Я. Смеляков вернул поэму Соболеву, порекомендовав немедленно и обязательно послать ее в журнал «Советская Украина»: и действие происходит на Украине, и автор родом с Украины.

Ответ журнала «Советская Украина» состоял из двух строк: «Историческая тема журналом исчерпана. Возвращаться к ней в ближайшее время редакция не намерена». В наглости и глупости не откажешь, в антисемитизме и умении отвертеться - тоже.

В период хрущевской «оттепели» задумал Соболев опубликовать поэму «Военком» не где-нибудь, а в «Правде»! Предложил по привычке, без всякой надежды на успех, скорее «ради спорта». Но поначалу все складывалось на удивление гладко. Редактор отдела С. Кошечкин, который читал поэму раньше, отнесся к ней очень благосклонно, дело дошло до двух незначительных замечаний по тексту, поправки автор передал по телефону. Поэма стояла на полосе-макете завтрашнего номера!.. Но дежурный по номеру редактор оказался на высоте; он потребовал убрать из поэмы те самые четыре строчки - мечту военкома 20-х годов. Ради факта публикации в «Правде» сообразительный приспособленец, вероятно, согласился бы с такой «кастрацией» поэмы. Ал. Соболев наотрез отказался изымать из поэмы гвоздевое четверостишие. Поэма «слетела» с полосы...

Уже став автором «Бухенвальдского набата», Соболев предпринял повторную попытку напечатать «Военкома» в «Литгазете». Настоял на встрече с главным редактором А. Чаковским. Не сомневаясь, что говорит с евреем, он призвал его к солидарности в борьбе с антисемитизмом, который продолжал жить и здравствовать. В ответ услышал: «Я - не еврей, я - караим»... Не комментирую. Публикация «Военкома» и на сей раз не состоялась.