Валериан Альбанов - На Юг, к Земле Франца-Иосифа Страница 7

Но надо приниматься за дело. Выступление наше назначено было вечером 10 апреля. Я вышел на палубу, погода была на редкость хороша: первый настоящий весенний день в этом году. Тихо, не шелохнет. На небе ни облачка. Солнце начинает заметно припекать, а на темных покрышках каяков снег даже таять начал. Взяв секстан и часы, я с помощью Денисова, заметившего моменты, взял высоты солнца. В полдень удалось взять хорошую меридиональную высоту, и я получил наше место широта =82°58,5' N-ая и долгота =60°5′ О-ая. Тем временем мои спутники перетащили все каяки на правую сторону, выстроив их вереницей у сходни носами на юг. Мой каяк стоял головным.

Оказалось, что в три часа был назначен общий прощальный обед. Это, кажется, была мысль нашего стюарта Регальда и повара Калмыкова, нашего неунывающего поэта и певца. Он уже с утра готовится к нему и постарался не ударить лицом в грязь, оставив даже на время свою тетрадку со стихотворениями, с которой в обычное время никогда не разлучается. В нижнем же помещении стюарт накрывает столы, расставляет приборы, устанавливает скамейки, стараясь, чтобы обед был попараднее. А наверху все пишут, пишут и пишут…

Подошло время обеда. Все разместились, сел и я, по своему обыкновению в стороне, со своими спутниками.

Командир что-то задержался наверху. Настроение у всех, по-видимому, неважное, тоскливое, но все стараются его скрывать. Сквозь шутку, сквозь деланный смех проглядывает грусть разлуки и тревога как за уходящих, так и за остающихся. Остающиеся высказывают опасения, что тяжело будет тянуть по такому пути двоим нарты с общим грузом в 10 пудов, но уходящие храбрятся. Решено было, что до первой ночевки нас пойдут провожать все и будут помогать тянуть нарты. Каждый брался помогать определенно одной какой-нибудь паре, к кому проявлялись наибольшие дружба и симпатия. При выборе этого провожатого, конечно, не последнюю роль играла и физическая сила, и потому каждый старается похвалиться своим провожатым или «буксиром», который должен вывести его «из тихой гавани в открытом море». «Этот попрет. Вон у него какая ряжка». Ряжкой называют более или менее расплывающуюся физиономию провожатого. Со мной идет китобой Денисов, и его действительно здоровая краснощекая физиономия была, кажется, предметом зависти некоторых моих спутников. Но они делают равнодушное лицо и критикуют: «Ничего, что «ряжка» толста, зато кишка тонка». Заводится граммофон. Особенным успехом в последнее время пользуются пластинки: «Сойди на берег…» и «Крики чайки белоснежной…» Эти пластинки за четыре дня пасхальной недели ставятся, кажется, сотый раз. Всем они надоели, но, тем не менее, мотивы эти так и напрашиваются сами, так и сверлят мозг. У всех бывают, я думаю, такие мотивы, которые обязательно наводят вас на какое-либо определенное воспоминание. Эти воспоминания как бы неразрывно связаны с мотивом. Упомянутые пластинки всегда нам напоминали начало нашего плавания, когда мы, полные самых розовых надежд, веселые, огибали берега Норвегии, когда, даже попав в ледяную западню, долго не падали духом, когда наш повар-поэт, набрав хор, целыми днями распевал сочиненную им большую поэму, которую, к сожалению, я не помню сейчас. Он очень уверенно говорил, что:

Под флагом матушки России

Мы с капитаном в путь пойдем.

И обогнем брега Сибири

Своим красавцем кораблем…

Наконец-то сходит вниз и Георгий Львович. Начинается обед: Ерминия Александровна разливает суп и угощает. Все сильно проголодались, так как привыкли обедать в 12 часов, а сейчас уже скоро 4 часа. Иногда кто-нибудь вымолвит слово, попробует пошутить, но, не встретив поддержки, замолкает.

Остающиеся особенно предупредительны с нами, уходящими, и усердно угощают то тем, то другим. Ведь это наш последний обед на судне, за столом, как следует сервированным. Придется ли уходящим еще когда-нибудь так роскошно обедать, а если и придется, то всем ли? Обед проходит молча и грустно: все чувствовали себя не в своей тарелке. Как будто исполняя какую-то повинность, сидели мы все за этим парадным прощальным обедом.

Я поторопился наверх, чтобы взять еще высоту солнца, так как горизонт начинал закрываться мглой. Солнце было красное, и все предвещало перемену погоды. Нанеся наше место на свою карту, я отнес ее, хронометр, секстан и остальные пожитки в каяк. Брал я с собой кроме того, что было на мне, еще две пары белья, остальное же все платье и белье раздал остающимся: мне это уже не понадобится. Взял я последнюю маленькую вещицу и положил ее в боковой карман: это была маленькая иконка Николая чудотворца. Моя каюта приняла пустой, нежилой вид. Бросив последний прощальный взгляд на нее, я вышел на лед. Все мы были одеты подорожному: высокие сапоги, у кого кожаные, у кого тюленьи, а у иных и с парусиновыми голенищами. Все в парусиновых брюках и рубахах поверх теплой одежды и в шапках с наушниками.

Интересную картину представляли эти люди, собравшиеся в путь, с лямками через плечо и лыжными палками в руках, и каяки, длинной вереницей вытянувшиеся по направлению на юг. Темные корпуса каяков, с приподнятыми носами, с белыми парусиновыми «полками» по бокам напоминали вереницу уток, собравшихся лететь в теплые края. Так и казалось, что сейчас они взмахнут этими белыми крыльями и понесутся к югу. Но, увы, их надо было тащить и при этом сильно налегать на лямку плечом! Поверх каяков лежал различный скарб, не поместившийся внутри: весла, лыжи, малицы, ружья, палатка и пр. Возы эти, по правде сказать, были довольно тяжелы. Слишком узки были полозья у нарт, и они врезались глубоко в снег. Денисов уже все нарты попробовал тянуть и только сокрушенно покачивал головой. Но делать нечего. Я не желал пока ничего оставлять из взятого, к тому же это мы всегда успеем сделать. Ничего лишнего мы не брали, и все это нам очень и очень пригодится. Провожать нас идут буквально все, не исключая и Ульки, последней собаки, оставшейся в живых из шести гончих, взятых Георгием Львовичем из имения своего дяди. На судне никого не оставалось. Вышел, наконец, Георгий Львович и встал позади моего каяка, готовясь помогать тащить его. Все стоят и чего-то ожидают… Я снял шапку и перекрестился… Все сделали то же. Кто-то крикнул «ура», все подхватили, налегли на лямки, и мы тихо тронулись в наш далекий путь… В то время ближайшая земля была от нас в 65 милях на S. Это был мыс Флигели на Земле кронпринца Рудольфа. Но нас относило от этой земли неуклонно на север.

На ледяных полях полярного океана

Поскрипывая полозьями, колыхаясь как по волнам, потянулись нарты к виднеющимся на юге ропакам и торосам, между которыми, мы знали, есть ход. Несмотря на хорошую, сравнительно, дорогу и на то, что теперь каждую нарту тянули три человека, а двое нарт тянули по четыре человека, идти было очень тяжело. Мы еще «не втянулись». Через полчаса остановились отдохнуть, оглянулись назад на «Св. Анну» и видим, что отошли недалеко.