Иван Фирсов - Лисянский Страница 7

По его команде кадеты, выбирая и обтягивая шкоты, разворачивали парус в нужную ему сторону так, что он полностью заполнялся ветром. Шлюпка уваливалась и, забрав ветер, прибавляла ходу. Едва заметным движением он чуть-чуть перекладывал румпель и тут же, повинуясь рулевому, шлюпка, еще больше накренившись, устремлялась вперед, набирая скорость. В эти минуты Юрию казалось, что он сливается с судном в единое целое и они существуют и подчиняются одним и тем же жизненным законам. Справа и слева, отставая, теряли ход соседние шлюпки, которыми управляли боцманы и боцманматы. Как жаль, что спереди по носу приближалась каменная стенка… Занятия проводились в Средней гавани. Шлюпкам с кадетами запрещалось покидать пределы гавани и выходить на внешний Кронштадтский рейд. Мальчик не удивился, почувствовав, как всегда в эти минуты, на своей руке хваткую мозолистую пятерню боцмана.

— Ну молодец, молодец, айда на место, — обычно приговаривал он и, быстро оглянувшись, зычно командовал: — К поворо-оту!

…Привалившись к побледневшему от качки Ананию, Юрий как ни в чем не бывало поглядывал вверх на тугой кливер. Ему скоро одиннадцать лет. Вокруг полоскали парусами шлюпки, а вдали маячили шхуны из дальних стран. Мимо Кронштадта в сторону Петербурга проходили иноземные купеческие бриги. Там они вели взаимный торг и уходили в другие страны. Успех торговли зависел от новых товаров и рынков. Поэтому мореплаватели продолжали отыскивать новые земли, идя неизведанными путями. Об этом не раз слышал Юрий в разговорах старших гардемарин.

Четыре с лишним года тому назад, совершая третье кругосветное плавание, на Сандвичевых островах в стычке с туземцами погиб прославленный капитан Джеймс Кук. Незадолго до трагедии, в октябре 1779 года, он побывал на островах Русской Америки. Там его встретил подштурман Герасим Измайлов. Он «отлично знает географию этих мест и сразу указал на ошибки на новых картах», — отозвался о нем Кук. Англичане «всегда встречали сердечный прием» у русских.

Боевой капитан Лаперуз возвратился во Францию, успешно завершив операцию против англичан в Гудзоновом заливе. Его кумир — капитан Кук. Не совершив кругосветного плавания, «я не позволю себе умереть», — шутил Лаперуз. Вот и его влекут дальние страны. Лаперузу известна трагическая судьба английского мореплавателя, и все же…

Знает о роковой участи Кука и Григорий Шелихов. С 1776 года почти ежегодно снаряжает он на Камчатке суда и посылает их на промысел к Алеутам. Скоро следом отправился туда сам. «Построя три галиота[2], 783 году августа 16-го из Уратского устья отбыл, что б как наивозможно по простирающейся земле восточной Америки, где обитают разного наименования американския народы, учинить часть распространения со стороны российской…» — вспоминал Шелихов. Днем с огнем ищет он добрых навигаторов.

Дабы надежно управлять парусными судами в океане, потребно усердно готовить будущих капитанов. Но занятия шлюпкой в корпусе проводились не так уж часто. То в гавань втягивался корабль с внешнего рейда, или, наоборот, судно буксировали из гавани на внешний рейд. Иногда с запада на залив надвигалась мрачная пелена, закрывала небо до горизонта, и с небольшими перерывами несколько дней подряд моросил дождь вперемежку со шквалами. А то попросту находила дурь на неопохмелившегося с утра дежурного офицера. Летом обычно уходило в отпуск все корпусное начальство, жившее в Кронштадте, и всем верховодил какой-нибудь штабс-капитан. Выйдя на крыльцо, он щурился на безоблачное голубое небо, переводил взгляд на выстроившихся боцманов и, облизнув пересохшие губы, приговаривал с хрипотцой:

— Нынче ясно, а спустя время, глядишь, и шквал найдет. Неровен час шлюпку перевернет, забот не оберешься, вылавливай потом кадетишек. Сего дня шлюпочные занятия отменяются.

Узнав о таком решении, кадеты высыпали во внутренний двор. Как ни странно, но многие хвалили штабс-капитана, потому что не питали особой страсти к хождению на шлюпках, как на веслах, так и под парусами. Одни из них принимались гонять в «салки», другие играли в «чехарду», третьи уединялись по два-три человека и таинственно перешептывались о сокровенных делах. Лисянские с Баскаковым, как правило, поднимались наверх к наблюдательной башне. Оттуда они любовались панорамой кронштадтских гаваней, крепостных сооружений Котлина, строившимися доками нового Адмиралтейства. Ну и конечно, кораблями.

Когда эскадра стояла на Кронштадтском рейде, они обстоятельно разглядывали каждый корабль, стараясь отгадать его название. Если эскадра крейсировала вдали, распустив паруса, стремились определить, каким галсом пойдут корабли, совершая очередной маневр. Часто ни на рейде, ни вдали паруса эскадры не просматривались.

— Видимо, ушли в плавание в Ревель, а может, и к шхерам подались, — обычно высказывался солидно самый старослужащий из них, Михаил Баскаков. Но в 1784 году Лисянские коротали летние месяцы вдвоем, Баскакову весной присвоили звание гардемарина, и он ушел на одном из кораблей эскадры в первое практическое плавание.

— Любо ему нынче по вантам карабкаться на марсы и салинги, — завистливо проговорил Юрий, — ветерок, небось, наверху посвистывает, благодать.

— И чего тебя завидки берут, — ответил, передернув плечами, Ананий, — по мне лучше откупиться, чем на мачты взбираться.

Старший брат не одобрял резвости Юрия и всегда старался выбирать занятие поспокойнее. Даже когда ходили на шлюпке, он норовил «попасть» в запасные гребцы и отлеживался где-нибудь под банкой. Быстро уставал он при играх в «салочки» или «житки». Поэтому Юрию, если не находился другой партнер, оставалось лишь слоняться по закоулкам огромного корпусного двора.

Как-то он задремал на солнцепеке, и его разбудил негромкий насмешливый голос:

— Негоже господину кадету дремать, подобно старцу.

Открыв глаза, Юрий быстро вскочил, и румянец мгновенно проступил сквозь плотный летний загар. Широко расставив ноги, перед ним стоял премьер-майор Курганов, человек известный каждому кадету и гардемарину. Он был, пожалуй, единственным из уважаемых ими преподавателей.

Почти все кадеты знали, что премьер-майор в детстве учился так же, как и они, в этом же заведении.

Его отец, унтер-офицер петровских времен, в одиннадцать лет отдал сына в Московскую Навигацкую школу. Закончил обучение Курганов уже в Петербурге, в Морской академии. С первых же лет обучения Николай Курганов проявил незаурядность в математике, легко давались ему иноземные языки. Он был оставлен преподавателем при корпусе. Кроме известного «Письмовника», составил «Универсальную арифметику», по которой обучались в школах России. Курганов в совершенстве знал французский, немецкий языки, свободно владел английским и латынью. Ему присвоили звание профессора, преподавал в старших гардемаринских классах математику, астрономию, навигацию. И при всем том был уважаем и любим кадетами…