Юрий Епанчин - Николай Николаевич Раевский Страница 7

Деятельность Раевского во многом определяли выработанные традиции воинской службы. Он всегда стремился следовать образцу честного профессионала, избегая чуждых для военного вторжения в политическую сферу. Вместе с тем Раевский принимал участие в войне далеко не из одного желания личного успеха. Он ясно осознавал ответственность не только перед вышестоящими, но и перед Россией. Войну с Наполеоном он рассматривал как продолжение Отечественной войны, цель ее видел в устранении опасности со стороны самого крупного противника и в приобретении для родной страны новой славы и могущества.

Даже на поведенческом уровне личность Раевского выделялась на фоне большинства военачальников. Он испытывал настоящее "упоение в бою", совершенно забывая об опасности, чем неоднократно поражал соратников. Эту черту можно назвать силой духа, в отличие от невозмутимости Наполеона и ледяного хладнокровия Барклая де Толли, а также показной храбрости Милорадовича, определяемых развитой силой воли. Воинственный пыл Раевского удачно передан на известном портрете Дж. Доу, находящимся в Военной галерее Зимнего дворца. В то же время после длительных боев у генерала наблюдались периоды упадка сил и опустошения, связанные с общей слабостью здоровья.

Пользуясь популярностью в армии, уважением со стороны коллег, любовью среди подчиненных, Раевский вместе с тем был обделен официальным признанием. В период перемирия, в Силезии, несмотря на близость царского двора, генерал находился в тяжелом материальном положении и был "очень близок к последней крайности". "Связи и интриги делают все, заслуги - очень мало", - сокрушался Раевский. Между тем антинаполеоновская коалиция усиливалась. Наряду с Россией, Англией, Пруссией в нее вступили Швеция и Австрия. Раевский не сомневался в материальном превосходстве союзников. Известные сомнения у него вызывали лишь полководческие качества военачальников. Надежды он связывал, в основном, с бывшими наполеоновскими маршалами и генералами, перешедшими на сторону союзников (Ж. Б. Бернадот, Ж. В. Моро, А. Г. Жомини). 29 июля он подчеркивает: "Бернадот - человек талантливый, быть может, он откроет глаза Императору на нашу глупость и даст хорошие советы"[35].

3 августа 1813г. военные действия возобновились. Под Дрезденом союзники располагали уже войском в 227 тыс. человек против 165 тыс. у Наполеона. Увидев эти полчища, генерал Моро сказал Александру I: "Предводительство такими огромными армиями кажется мне делом, превышающим силы человеческие"[36]. Развязка наступила 15 августа, когда благодаря четким и решительным действиям Наполеон разгромил более многочисленные войска союзников. Им пришлось поспешно под проливным дождем отступить в Богемию.

Раздробленные горными ущельями соединения могли оказаться добычей противника. Но внезапно заболевший Наполеон отказался от преследования, о чем не знал генерал Д. Вандамм, чей корпус в одиночестве стал атаковать русскую гвардию на теплицкой дороге. Подоспевшие гренадеры Раевского остановили наступление Вандамма, который отложил бой на утро следующего дня. Но 18 августа он оказался в критической ситуации. Союзники собрали в окрестностях Кульма превосходящие силы. Левым флангом командовал генерал Раевский, который первым вступил в бой и перешел в наступление. Гренадеры опрокинули неприятелей, гнали их с одного возвышения на другое и приближались к Кульму. Появившиеся в тылу французов пруссаки генерала Ф. Г. Клейста окончательно повергли их в панику. "Бросаемы во все стороны, они рассеялись по горам и карабкались на утесы; преследование их уподоблялось звериной травле, некоторым удалось прорваться сквозь пруссаков, но большая часть сделалась добычей победителей"[37]. Разгром был полный.

Союзники чрезвычайно обрадовались этой победе, устроили пышные торжества. Прусский король учредил специальный железный крест для награждения всех участников битвы. Русские военачальники получили высокие награды: Барклай де Толли- орден святого Георгия 1-го класса, Остерман- Толстой - Георгия 2-го класса, Ермолов - Александра Невского, Раевский - Владимира 1-й степени. Сам Николай Николаевич испросил денежные пособия для офицеров своего корпуса в размере от 25 до 150 рублей. Но после сражения ему пришлось приступить к исполнению малоприятных обязанностей. Боевому генералу поручили сбор трофеев и приказали возглавить похоронную команду[38].

В конце августа Наполеон активизировался, но это были на редкость вялые действия. В течение трех дней гренадеры достаточно легко отразили несколько атак "жалких французов, жалких потому, что на них только кожа да кости". Сам Раевский "как некий гений войны,.. с быстротою, ему свойственною, разъезжал и всем распоряжался"[39].

Манеру Раевского обращаться с подчиненными описал И. И. Лажечников: "Николай Николаевич никогда не суетился в своих распоряжениях: в самом пылу сражения отдавал приказания спокойно, толково, ясно, как будто был у себя дома; всегда расспрашивал исполнителя, так ли понято его приказание, и если находил, что оно недостаточно понятно, повторял его без сердца, называя всегда посылаемого адъютанта или ординарца голубчиком или другими ласковыми именами. Он имел особый дар привязывать к себе подчиненных". В числе адъютантов Раевского появился и молодой штабс- капитан известный поэт Батюшков. Храбрый офицер стал вскоре доверенным лицом генерала, который неоднократно представлял поэта к наградам, о чем поэт сообщал: "Если и не получу их, то мне будет утешно вспоминать, что я находился при храбром Раевском и заслужил его внимание". Но впоследствии поэт почувствовал обиду по поводу того, что представления Раевского "плохо уважаются". Нескрываемая горечь ощущается в его неопубликованных записках: "Что в офицере без честолюбия? Ты не любишь крестов? - иди в отставку! а не смейся над теми, которые покупают их кровью". Определенные претензии Батюшков стал предъявлять и Раевскому, в частности, в 1815 г. он говорил П. А. Вяземскому: "Он плохо награждает, но дерется, как черт". Австрийский полковник И. Кроссар говорил о Раевском как об "одном из самых замечательных людей эпохи как по своим познаниям, своему военному гению, так и по своей храбрости и своему невозмутимому хладнокровию"[40].

2 октября 1813 г. союзники подошли к пригородам Лейпцига. Наполеон также стал стягивать к городу все наличные корпуса с твердым намерением дать генеральное сражение. Положение его стало критическим. "Вместо прежнего стратегического окружения, когда можно бить по частям, является окружение тактическое, при котором находящийся внутри теряет свои выгоды"[41]. Но у Наполеона был свой резон идти на риск. Он видел, что его генералы и маршалы не справляются с самостоятельными задачами, и поэтому решил собрать силы в один кулак и новым чрезвычайным напряжением воли изменить ход компании в благоприятную сторону. Хотя он имел в первый день сражения только 160 тыс. солдат против 195 тыс. у союзников, ему опять удалось создать численный перевес на избранном участке поля боя. Прикрыв от австрийцев свой правый фланг корпусами А. Г. Бертрана и Ю. Понятовского, он сосредоточил против Барклая, располагавшего 84-тысячным войском, 112 тыс. солдат.