Григорий Трубачев - Рассказы Страница 7

Жуткая гнетущая тишина. Входной двери не было. Внутри, справа по коридору — учительская, слева — шестой «А», окнами во двор, чуть дальше — шестой «Б», окнами, казавшимися тогда большими и светлыми, на центральную улицу — площадь. Вот здесь, на первой парте среднего ряда, сидел он. На подоконниках и на полу — толстый слой пыли. Пустые консервные банки, бутылки, клочки бумаги, мусор. По углам — столбы черной паутины. Нашел дощечку, стряхнул с нее пыль, положил на пол, присел и закрыл глаза. И вдруг услышал школьный звонок, почувствовал, как захлопали парты, когда открылась дверь и вошел учитель. Молодой, стройный, подтянутый, с проницательным умным взглядом, в котором сочетались требовательность и доброта. Подошел к столу, окинул всех взглядом и тихо сказал: «Здравствуйте! Присаживайтесь!» Разломил кусочек мела, ровным, красивым почерком написал: «Тема занятий». Он открыл глаза. Тишина. Встал, вышел и внутри двора увидел одиноко стоящий дуб. Это было одно из трех когда-то росших здесь деревьев. Темно-зеленая густая листва, словно жалуясь на гное одиночество, тихо шепталась. Обхватив ствол руками, он прижался к его шершавому телу. По заросшему бурьяном двору он прошел дальше, туда, где когда-то стояли высокие деревья дикой груши. Остановился. Вспомнил, как вместе с ребятами уже при первых заморозках палками сбивали плоды, их неповторимый запах и своеобразный терпкий, вяжущий вкус. Здесь, где-то рядом, должен быть артезианский колодец. Раздвинул траву и увидел зеркальце чистейшей ключевой воды. Нашел! Присел и, как в детстве, пригоршнями долго пил живительную холодную воду. И тогда он любил сидеть здесь, слушать, как журчала стекающая в ручеек вода. Сердце саднила гнетущая боль и обида за надругательство над святая святых, которой была для них старая школа. Вот стоит она, обветшалая, заброшенная, памятник уходящего из жизни поколения. Он пошел назад. А вот и место, где когда-то его «взяли в плен» и натерли снегом щеки, уши. Все горело огнем, до слез было обидно, но он геройски терпел и не заплакал.

Выйдя со школьного двора, встретил женщину. Лицо ее ему показалось знакомым. «Здравствуйте, — поздоровалась она, немного прошла и остановилась. — Никак Гриша? Не помнишь меня? Я Надя. Забыл? А ведь мы с тобой за одной партой сидели». — «Помню! Ну конечно помню! Кто из учителей жив?» — «Три года назад схоронили Наталию Ивановну, а в прошлом году Ефросинью Кузьминичну Шапорину. В живых остался один. Он живет в Москве. Большой человек. Военачальник. Герой Советского Союза. Ему сейчас за восемьдесят, Василий Иванович. Разве ты его не помнишь?» — «Нет, не забыл, таких нельзя забывать, он меня тоже учил». — «Вот видишь? — она повернулась к Дворцу культуры. С его помощью построили этот Дворец и новую школу, на соседней улице. Сходи посмотри». — «А как же эта?» — «А кому она нужна, сделала свое дело и вот стоит в запущении, а ведь скольких она выпустила, скольким открыла дорогу в жизнь, в том числе и Василию Ивановичу. Ну, а ты как поживаешь? Где живешь? Семья есть?» — «Все есть, только вот жизнь подошла к финишу, вот и приехал проведать места своего детства и юности». Они расстались. Он еще долго стоял, а сзади, словно раскаленное пламя, больно жгло ему спину. У него уже не было сил, чтобы повернуться и снова глянуть на умирающее здание его старой школы.

Март 1998 года. Село Чернолесское Ставропольского края.

Ломка стереотипа

Ваньку Суркова торжественно выпроводили на заслуженный. Первые дни он отсыпался. Блаженствуя в постели, говорил жене: «Не дураки придумали бессрочный отпуск. Хочешь — лежи, хочешь — гуляй. Во житуха!» «Так ты долго не протянешь», — сказала жена. «Это еще почему?» — возмутился Ванька. — «А вон Савков из пятиэтажки побыл на пенсии год, и уже отнесли ножками вперед. Ломка стереотипа, Ванечка, страшное дело». — «Какого еще там стереотипа?» — переспросил Ванька. — «А такого, что надо систематически трудиться физически, иначе хана. А Савков днями сидел на лавочке, курил да книжечки читал. Радовался, дурак, что ему, как и тебе, дали бессрочный отпуск». — «А я займусь физкультурой и рыбалкой», — не сдавался Ванька. — «Было б сказано!» — «А ты что предлагаешь?» — «Огород надо взять и выращивать овощи».

И она купила для начала огород, а затем и дачу. И пошло, и поехало. То Иван садит саженцы под будущий сад, так сказать, создает блага для детей и внуков. То делает ограду и ладит ворота, рассаживает землянику, малину, смородину, крыжовник, неукрываемый виноград. Насадил целебных трав. «Знаешь, Вань, — ласково говорит не в меру радостная жена, — обстановка в стране тяжелая, надо больше садить картошки. В случае голода она нас выручит». На следующий год весь участок засадили картошкой, и она уродилась хорошая. Всем хватило. Связанный в косички лук, высушенный, с золотистыми головками, висел в сарае. Жена ликовала. На следующий год старшая дочка купила дачный участок, а жена еще взяла один огород. «Это что, тоже от стереотипа?» — спросил ее Ванька. — «А ты как думал? Что тебе, возись потихоньку. Никто тебя не гонит, не принуждает: и польза, и при деле». К концу дня, не чувствуя ни ног, ни рук, он падал в постель и до утра спал мертвым сном, а когда просыпался, спрашивал у жены число и день. А она отвечала: «Я тут, Ванечка, тарелки и полы не успела вымыть, так ты помой да чайник почисть». — «Какой чайник?» — «Да тот, что ты забыл выключить, а водичка выкипела». Ванька смотрел на нее усталыми глазами и думал: «Так дальше нельзя, заездит. Надо что-то делать, иначе на следующий год она точно заставит выращивать на даче свиней или бычков».

Прочел как-то он в «Приазовке» о клубе ветеранов активного долголетия и решил сходить. Первое, что бросилось в глаза, это призыв: «Шутка — греет. Смех — бодрит. Песня — душу веселит». Сел в угол, присмотрелся. В основном пожилые женщины, морщинистые, но глаза у всех живые. Руководитель непринужденно дала краткую характеристику о жизни города и страны за неделю. Несколько анекдотов, а затем заиграл баян. И сразу все задвигались. Парами и в одиночку, без всяких приглашений пошли танцевать. Ванька растерянно водил глазами, смотрел на женщин и не узнавал их. Они преобразились и стали какими-то иными. Разгладились морщинки, блестели радостно глаза. Вокруг стояла такая жизнеутверждающая атмосфера, что Ванька не заметил, как закружился с кем-то в вихре вальса. Он вертел свою даму вправо, влево и думал: «Вот оно, самое нужное, прекрасное и необходимое средство от ломки стереотипа». Сердце радостно стучало в груди, душа ликовала и отдыхала. А потом стали петь. Да как петь! Ванька любил слушать песни. А они одна за другой звучали в этом крохотном зале, без дирижера и художественного руководителя. Домой он не шел, а летел. «На следующий год огороды к черту, — заявил он жене, — отдай их кому-нибудь. Для ломки стереотипа мне достаточно и дачи». — «Какая это тебя муха укусила?» — спросила его жена. — «А вот такая, как ты, только морщин чуточку побольше».