Силия Ли - Черчилль. Династия на вершине мира Страница 7

Уинстон только что был со мной – он такой милый: «Я не отпущу тебя, мама, – а если ты поедешь, я побегу за поездом и вскочу в него», – он сказал мне. Я попросила няню Эверест поехать с ним завтра на прогулку в коляске, если будет хорошая погода – и для конюшен хорошо иметь побольше работы[46].

В ходе распоряжения средствами фонда, часто раздаваемыми через местные комитеты, Рэндольф и Дженни продолжали посещать различные районы Ирландии, встречаясь с большим количеством жителей страны и непосредственно от них узнавая о голоде[47]. Эти поездки помогли им исключительно хорошо познать проблемы Ирландии и отложили в них глубокий след. Все это оказало большое влияние на радикальное изменение политических взглядов Рэндольфа и наставило его на путь столкновений со взглядами своей собственной партии в правительстве. Партию тори и правительство не интересовал вопрос денежной помощи ирландцам, и многие английские землевладельцы, живущие вне своих имений, продолжали, несмотря на голод, взимать несправедливую ренту с обедневших ирландских крестьян и фермеров[48]. 28 сентября 1877 года во время своей речи в Вудстоке, в которой он обсуждал возникновение ирландского национального движения и подрывную роль ее членов парламента в Палате общин, Рэндольф сказал:

Я без колебаний заявляю, что именно невнимание к ирланскому законодательству привело к обструкции. Существуют серьезные и не терпящие отлагательства ирландские вопросы, на которые правительство до сих пор не обратило внимания. На кого же, кроме ирландцев, обращать внимание, кто так часто поражает нас своим красноречием, чей невообразимый юмор вызывает у нас смех, чьи всплески пылких чувств возбуждают в нас страстность?[49]

Рэндольф стал значительным специалистом по ирландским вопросам и полностью погрузился в политическую жизнь. Он взялся за исследование необходимости реформы образования. Он критиковал отвлечение средств ирландским духовенством в ущерб другим организациям. Он убеждал правительство создать небольшой комитет по сбору информации об условиях, руководстве и доходах в ирландских школах, в котором должны были заседать он сам вместе с лордом Фитц-Гиббоном. Для выяснения фактического положения в школах он объездил всю Ирландию. Лорд Рэндольф взял на себя миссию разрешить «ирландский вопрос»; эта фраза использовалась членами британского правительства 1800-х годов и в прессе для описания борьбы ирландцев за национальное самосознание и независимость.

Позднее осенью того года, выступая в Палате общин, лорд Рэндольф резко осудил прошлое поведение Англии в отношении Ирландии, заявляя, что это были «годы неправоты, годы преступлений, годы тиранства, годы гнета, годы общего плохого управления, за которые необходимо загладить вину перед Ирландией»[50]. Такая радикальная позиция ни в коей мере не делала его сторонником развившегося ирландского национального движения, представляемого партией гомруля, во главе которой стоял Исаак Батт, судебный адвокат из Дублина. Батт был членом парламента и человеком умеренных взглядов. Но в парламенте было еще одно, наделенное шармом, лицо, ожидающее удобного случая выйти на сцену – Чарльз Стюарт Парнелл. Парнелл выступал с зажигательными речами в пользу национального самоуправления[51], известного в наши дни как автономный парламент с собственными членами, избранными в Дублине. Там также была небольшая группа революционеров, с неопределенным названием фении (тайная группа по борьбе за отделение Ирландии), боровшаяся за полную независимость от Британии.

Такая точка зрения была предметом порицания для Рэндольфа, решительно выступавшего против более военно-настроенной политики своей собственной партии и правительства. Во время кризисной ситуации, возникшей в результате русско-турецкой войны 1877–1878 годов, он написал письмо 7 февраля 1878 года, адресованное крупному либеральному политику, сэру Чарльзу Дилке, с предложением вариантов, по которым несколько балканских провинций могли получить свободу от Турции (которую поддерживало правительство Дизраэли), и даже пообещал привлечь к голосованию за этот проект ирландских националистов. Позднее он говорил Дилке, что ему не хотелось видеть эти новые республики в руках какого-нибудь русского или немецкого князя, который был бы просто марионеткой под ширмой конституционной монархии. Этот сын герцога не питал большого уважения к господству класса аристократов. По мере того как военная лихорадка захлестнула Европу, Рэндольф выступал в Палате общин с обвинениями в адрес войны, говоря: «Похоже, что консервативная партия сошла с ума»[52].

Жизнь Дженни определенно складывалась не так, как она, похоже, мечтала. Вместе с Рэндольфом они обожали двухлетнего Уинстона и имели достаточно удовольствий в кругу ирландского и англо-ирландского дворянства – но это не шло в сравнение с великолепием «светского сезона», в котором она так недавно принимала участие, этого замечательного круговорота балов, банкетов и празднеств, характеризующих жизнь британской аристократии.

Дженни поддерживала новообретенный интерес Рэндольфа к политике. Существовала возможность продвижения его на этом поприще, и Дженни имела крайне честолюбивые планы в отношении своего мужа. Голод в Ирландии дал ей возможность выполнять значимую работу, то, чего были безжалостно лишены женщины ее класса и положения. Это даже немного сблизило ее с суровой свекровью. Дженни очень нравилось участвовать в работе Рэндольфа во время совместных путешествий по Ирландии.

Но ее муж все чаще отсутствовал из-за необходимости посещения сессий Палаты общин. В письмах между ними периода 1877 года начали закрадываться намеки о том, что Дженни чувствовала себя «одинокой и несчастной»; в своих ответах он умолял ее не сердиться на него. Он послал ей изящное новое седло и «с облегчением» узнал, насколько, по ее словам, оно ей понравилось. Сестры Дженни – Клара и Леони, время от времени навещали ее в Ирландии.

Их обожаемый сын Уинстон был предметом постоянного интереса. В конце писем Дженни стала появляться нечетко написанная буква «У», первые попытки Уинстона поставить свою подпись. Он был во всем потакаемым и резвым ребенком. «Уинстон сейчас со мной и так шумит, я не могу сообразить, о чем пишу… Клара и Уинстон посылают тебе привет»[53].

Письма того периода полны обычных историй о развитии ребенка и его детском языке: «Сегодня после полудня я купила Уинстону игрушечного слона, которого он просил последнее время, и я чуть не сказала продавцу “снола”. Я вовремя остановилась», и «Уинстон так преуспевает, он выучил новую песню “Мы все пойдем охотиться сегодня и т. д.”»[54]