Сергей Анохин - Путь в небо Страница 7

«Теперь спасён», - думаю я, и вместе с этой мыслью приходит неодолимая слабость. После огромного нервного и физического напряжения в борьбе за жизнь наступает реакция. От озноба лязгают зубы, мелкая дрожь бьёт тело. Начинает сильно болеть левая рука. Я её осторожно ощупываю и думаю, что тут без перелома не обошлось. Наконец догадываюсь, почему мне так плохо и неудобно смотреть: видит у меня только один правый глаз. Дотрагиваюсь рукой до левой половины лица, и меня охватывает ужас: как будто коснулся сырого мяса. Оно бесформенным куском выпирает из-под шлема.

«Нужен врач», - думаю я и оглядываюсь. Но вокруг лес, и никакой деревни. Озноб продолжается, в голове шумит.

Но деревня всё-таки должна быть неподалёку... Я с трудом поднимаюсь на ноги. В это время из-за кустов выезжает бородатый колхозник верхом на лошади и останавливается возле меня.

- Слава богу, жив, - говорит он. - Я видел, как твой самолёт разломался. - Потом внимательно смотрит на меня и почему-то пугается: - А ну, садись на лошадь. За леском зенитная батарея, там врач есть. Это недалеко - рукой подать.

Но ни сесть верхом на лошадь, ни ехать на ней я не могу: очень болит рука. Придерживая её, иду по тропинке следом за колхозником. Дорога мне кажется бесконечной. Ушибленная голова словно разламывается, в ушах стоит звон.

Но больше всего мучений доставляет рука. Каждый шаг отдаётся в ней острой болью.

Наконец мы приходим. На краю леса под защитой деревьев прячутся землянки, а дальше, на открытом месте, стоят пушки. Девушка-зенитчица смотрит на меня широко раскрытыми глазами и сокрушённо говорит:

- Молодца-то как искалечило!

Я иду в землянку позвонить на свой аэродром.

Возвращение

...Лежу на койке в светлой и уютной палате авиационного госпиталя. За окном голубеет весеннее небо. На его фоне голые ветви деревьев кажутся нарисованными тушью. Я смотрю на них, а сам неотвязно думаю о постигшем меня непоправимом несчастье.

Я вспоминаю, как профессор, закончив осмотр, сказал:

- У молодого человека сломана рука и сильно повреждён глаз. Рука - пустяки, срастётся. А вот с глазом хуже.

Профессор лечил мне глаз долго, упорно. Им были приняты все возможные меры, но спасти глаз было нельзя.

И глаз мне удалили.

Я отворачиваюсь от окна и с горечью говорю себе:

- Видно, отлетался, брат Серёжа. - Потом закрываю глаз, да, теперь свой единственный глаз.

Профессор на мой вопрос: буду ли летать? - откровенно ответил: «Едва ли. С одним глазом лётчик не может при посадке правильно определять расстояние до земли. Он теряет так называемое глубинное зрение».

Картины прошлого одна за другой возникают у меня в памяти. Когда пишут о каком-либо авиаторе, то обычно говорят, что он с детства мечтал стать лётчиком. У меня это действительно было так. Со школьной скамьи меня влекла авиация. Я мечтал летать. Профессия лётчика казалась полной романтики и героизма, лучшей профессией на земле. И я много затратил упорства и труда, чтобы осуществить свою мечту.

В начале 1930-х годов, работая шофёром на автобусе, я вечерами учился в Московской планерной школе, сам вместе с товарищами строил планер. А уж потом на нём поднимался в воздух, летал, прыгал с парашютом.

И я своего добился - стал заслуженным мастером планерного и парашютного спорта, сделался лётчиком-испытателем. Я не разочаровался в юношеских мечтах. И сейчас для меня профессия лётчика - самая лучшая на земле. От одной мысли расстаться с нею больно щемит сердце. Неужели я никогда больше не сяду за штурвал нового самолёта, не испытаю сложного чувства напряжённости, ожидания опасности и огромной, всепоглощающей радости творчества?

А, собственно, почему я не смогу летать? Ведь были раньше одноглазые лётчики, и не просто лётчики, а испытатели. Американец Вилли Пост, например, поставивший рекорд скорости в кругосветном перелёте. Советский лётчик-испытатель Борис Туржанский потерял глаз в Испании, сражаясь в качестве волонтёра с фашизмом. Вернувшись на родину, он продолжал с успехом испытывать новые самолёты. Если смог он, то почему не могу я? Правда, тогда были иные скорости полёта. Но ведь летает же на истребителе безногий лётчик Алексей Маресьев, а это неизмеримо труднее. Нет! Я буду летать!

...Когда сломанная рука срослась и зажили раны на лице, врачи отправили меня на два месяца набираться сил в Крым, в Алупку. Лучше этого ничего нельзя было придумать. В Крыму начиналась моя лётная работа, и я всей душой любил, да и сейчас люблю, его синее небо, сухую, каменистую землю, прогретую жарким солнцем, тёмную зелень стройных кипарисов, море, тёплое и ласковое.

Санаторий мне очень нравился. Он был небольшой, светлый, уютный и стоял на самом берегу. Я жил на открытой веранде. Здесь всегда веяло прохладой и почти всегда слышался шелест набегающих на прибрежную гальку волн. Это благотворно действовало на мои нервы. На открытом воздухе я засыпал сразу, спал крепко, без сновидений, а утром вставал бодрым и свежим. Решение снова стать полноценным лётчиком-испытателем я стал выполнять с первого дня. Прежде всего мне следовало набраться сил, а самое главное - научиться видеть одним глазом так же, как двумя.

Для этого я себе составил специальный распорядок дня. Он начинался гимнастикой. По крутой тропе я бегом поднимался на прибрежную скалу. Здесь, на площадке, которая, словно планер, парила над морем, я проделывал упражнения, укрепляющие мышцы рук, плеч, корпуса. Потом спускался к морю и долго плавал.

После завтрака я уходил до обеда на прогулку в горы, чтобы учиться видеть одним глазом, как двумя. Это было нелегко. Раньше я даже не предполагал, насколько у человека один глаз дополняет другой. Вначале, пока не привык, я просто уставал смотреть. И всё, что говорил врач о потере глубинного зрения, оказалось правдой. Поднимаясь по лестнице, например, и ставя ноги на ступени, я поднимал их то выше, то ниже, чем нужно.

И вот, на прогулках я старался обрести вновь глубинное зрение. Со стороны это выглядело, вероятно, довольно забавно. Представьте себе взрослого дядю, который, обливаясь потом, целыми часами подбрасывает и ловит камушки. А это упражнение для меня сначала было очень нелёгким. Да попробуйте сами: закройте один глаз, подбросьте какой-нибудь небольшой предмет и поймайте его! Из пяти раз вы четыре наверняка промахнётесь: трудно правильно определить расстояние до падающего предмета.

В другом упражнении мне помогли мои товарищи по работе, лётчики-испытатели, отдыхавшие в Крыму, Миша Барановский и Алексей Николаевич Гринчик. Они устанавливали на земле две палки параллельно, а я отходил шагов на тридцать. Потом одну из палок выдвигали вперёд, и я должен был определить на глаз - которую. Подобным методом определяет врач у лётчика глубинное зрение, показывая ему вместо палок карандаши и, конечно, на более близком расстоянии.