Александра Анисимова - На короткой волне Страница 7

Мы не рассмеялись, но показалось, что в вагоне стало теплее. Зато в Бахмаче - ах, как хорошо было в Бахмаче! - хозяйка дома, к которой мы зашли, постелила нам около печки большую охапку сена... А в Броварах разве можно об этом забыть? - в Броварах мы, получив сухой паек, зашли в небольшой чистенький домик. Там оказалась хозяйка - средних лет женщина - и четверо детей. Она собрала наши продукты, добавила чего-то своего и сварила большой чугун замечательного душистого супа.

Больше месяца колесили мы по Украине в поисках своей части и наконец догнали ее в двадцатых числах декабря в Прилуках. Трех наших подруг сразу отправили в другой город. Нас осталось четверо: Валя Бовина, Зина Кудрявцева, Аня Шамаева и я.

Поселились мы в тихом домике на окраине города. Пока командование решало нашу дальнейшую судьбу, мы отдыхали. В этом домике мы впервые по-настоящему близко познакомились с украинскими песнями. Почти каждый вечер мы забирались на печку и слушали, как задушевно пела молодежь, приходившая к старшей дочери хозяев.

Новый, 1944 год встречали в Киеве. Здесь опять начались занятия. Нам принесли радиостанции, расписание связей. Мы вновь изучали каждый проводок, каждую деталь, чтобы в случае аварии самим отремонтировать рацию. Мы учились находить неисправность, устранять ее. Особенно я любила "орудовать" паяльником. Он был небольшой, пальцы рядом с ним казались громоздкими, и я в душе очень гордилась собой, когда маленькая капля сверкающего олова возвращала рацию в строй боевых аппаратов. Раньше, на практике или в школе, проводя связь, я знала, что где-то недалеко меня слушает наш же курсант, и мне было не очень интересно работать. А сейчас за тремя буквами позывных скрывался неизвестный человек. Перед ним хочется отличиться четкой работой на ключе, блестящим знанием кода и радиожаргона, хочется узнать побольше об этом человеке: как зовут, откуда родом, сколько лет... Но этого делать как раз и нельзя. Только в конце связи отстучишь привет...

Днем к нам приходили преподаватели, и мы изучали специальные предметы. По вечерам, надев наушники, слушали весь мир. Короткие радиоволны приносили русские песни, американские джазы, певучую, лающую, гортанную речь. Некоторые передачи мы слушали подолгу, не понимая их, но подчиняясь обаятельному звучанию языка. Хотелось узнать, кто это говорит, о чем. Русские и советские песни, русская музыка волновали, напоминали о доме.

Помню, после одного концерта, где исполнялись довоенные песни о Москве, я проплакала целый день, а вечером написала матери большое письмо в стихах. Подругам эти стихи понравились, и на другой день в Москву были посланы четыре одинаковых письма. Не знаю, как реагировали на мои стихи остальные матери, но от своей сестренки Клавы я получила открытку, в которой она писала: "Если тебе хоть немного жаль маму, то никогда больше не пиши ей таких стихов..." Вероятно, я что-то переборщила.

Жили мы очень дружно. С самого начала распределили между собой обязанности: Аня Шамаева была "начфином", Зина Кудрявцева и Валя "снабженцами": носили воду, ходили на базар, пилили и кололи дрова. А я была "начпродом", вернее, поваром, хотя никогда раньше не замечала в себе кулинарных способностей. В маленькой библиотечке мы нашли книгу по кулинарии, ею я и руководствовалась. Вставала с постели, когда было еще темно, выходила на кухню и начинала хозяйничать.

Находясь на кухне, я все время пела. Пела все, что знала: от "чижика-пыжика" до арий Сусанина и князя Игоря. Я знала свои музыкальные способности и поэтому плотнее прикрывала дверь в комнату девчат, чтобы им не было слышно. Но они все равно стучали в стенку и просили лучше два раза исполнить куплеты Мефистофеля, чем один раз "Катюшу", хотя, вероятно, в моем исполнении обе эти вещи звучали одинаково. Я смеялась вместе с подругами, хотя втайне болезненно переживала отсутствие голоса. Как я хотела петь!.. Я знала так много песен, арий, хоров, дуэтов и целые картины из опер. Но когда все пели, мне доставалась незавидная роль суфлера. Иногда я мечтала о том, что произойдет какой-нибудь из ряда вон выходящий случай, и у меня вдруг появится голос... При трезвом же размышлении я снова и снова убеждалась, что "слава моя, как видно, иного рода"... Ну что ж... Каждому своё.

Но я пела, я не могла не петь. Ведь впереди еще самое трудное, экзамен моим силам, выдержать который - дело чести всей моей жизни. Путь выбран правильный, спасибо Миловидову. Я - радист особого назначения!

Как-то неожиданно приехали за Валей. Не верилось, что она, высокая, нескладная, в шинели, которая висела на ней мешком, - веселый наш "снабженец" - вот-вот уйдет, и мы, может быть, никогда больше не увидимся с ней! Меня напугала такая неожиданность разлуки. Валя улыбнулась, прощаясь с нами. Все мы в тот момент думали об одном: удастся ли встретиться после войны?

Вместе с фронтом двинулась на запад и наша часть. В Житомире распрощались с Зиной Кудрявцевой. Вскоре переехали в Проскуров. Дом, в котором поселились мы с Аней, стоял в глубине большого сада. Хозяйка собрала в нашу комнату все лучшее, что было у нее: пышную постель, ковры, тюль. По вечерам, ложась спать, мы смеялись - в каком царстве живем? Вдоволь нашептавшись, мы крепко обнимались и засыпали.

Однажды ночью нас разбудил тихий, настойчивый стук в окно. Мы переглянулись. Кто бы это мог быть? В такое время? Я подбежала к окну и приподняла занавеску. За окном стоял наш инструктор - старший лейтенант Шатров.

- Девочки, вставайте скорее! Я специально не стал стучать в дверь, чтобы не беспокоить хозяйку. Вставайте, я вам сейчас все расскажу!

Мы быстро оделись, ничего не понимая. Сели втроем у раскрытого окна. Город спал. Ярко светила луна на чистом небе. Шатров снял с руки часы, положил их перед собой на подоконник.

- Вот, смотрите! Через пятнадцать минут Зиночка будет прыгать.

Мы понимающе переглянулись. Через пятнадцать минут решится очень многое. Первые минуты на вражеской территории могут оказаться последними минутами жизни разведчика. Зина, маленькая, худенькая, с черными до плеч локонами, с черными глазами и маленьким носиком, очень походила на девочку-подростка. Мы не раз шутливо говорили, что немцы, увидев ее, ни за что не догадаются, насколько опасен для них этот "кукленок"!

Просидели пятнадцать минут. Смотрели на небо - чистое, светлое, как будто могли увидеть, что происходит за сотни километров от нашего дома. Потом прошло еще несколько раз по пятнадцать минут, а мы все не расходились. Шатров говорил:

- Вот вы думаете, наверное, что нам, инструкторам, все равно: посадил в самолет - до свиданья, привет?! А сколько здесь перемучаемся, пока услышим от вас хоть один звук.