Берта Порозовская - Людвиг Бёрне. Его жизнь и литературная деятельность Страница 7

Из Берлина Бёрне, по совету m-me Герц и с согласия отца, отправился в Галле, снабженный рекомендательными письмами к известному врачу профессору Рейлю, который по просьбе Генриетты согласился принять юношу в свой дом и руководить его занятиями. Выбор места был как нельзя более удачен. Бёрне имел твердое намерение приняться наконец серьезно за медицинские занятия, а в мирном университетском городе, славившемся именно своим медицинским факультетом, ничто не могло помешать этому похвальному намерению.

Несмотря на ласковый прием в доме Рейля, воспоминания о Берлине были еще слишком свежи, чтобы Бёрне мог сразу почувствовать себя уютно в новой обстановке. После блестящей, оживленной жизни в столице Галле со своими простыми мещанскими нравами показался ему нестерпимо скучным. Не понравился ему сначала и сам Рейль. Суровая наружность профессора, его резкий голос вначале даже испугали его. Рейль с первых же слов заметил ему: «Вы знаете, я страшно занят, и потому мелочами я не могу с вами заниматься: все, что я могу для вас сделать, состоит в том, что время от времени я дам вам хороший совет и скажу, как вы лучше всего можете его исполнить», и Бёрне, передающий этот разговор «своей дорогой матери», с иронией прибавляет, намекая на крупный гонорар, который был обещан профессору стариком Барухом: «Какой драгоценный советник!» Еще несимпатичнее показалась ему г-жа профессорша, маленькая, невзрачная женщина, очень добрая, но малообразованная. Бёрне, перед глазами которого постоянно стоял лучезарный образ m-me Герц, положительно не мог примириться с ее ограниченностью, с ее манерами и тоном провинциальной кумушки и в своих письмах отделывал ее частенько довольно-таки ядовито.

Первые неблагоприятные впечатления, однако, вскоре сгладились. По мере того как стихала его страстная тоска об утерянном рае в Берлине, Бёрне начинал находить хорошие стороны и в своей новой обстановке. M-me Рейль была слишком добра к нему, чтобы он мог серьезно вменять ей в вину то, что она не похожа на m-me Герц. Что же касается самого Рейля, то Бёрне вскоре преисполнился к нему самого восторженного удивления. Он называет его «образцом всех совершенств» и не только уважает, но и любит, как родного отца.

Рейль нашел познания своего воспитанника недостаточными для поступления в университет и потребовал, чтобы Бёрне еще некоторое время посещал гимназию, чему последний подчинился, хотя и весьма неохотно. Впрочем, это смирение потребовалось от него ненадолго. Уже весною 1804 года Бёрне был внесен в список университета, и с тех пор для него началась настоящая студенческая жизнь, которой он отдался с увлечением заправского бурша. Еще много лет спустя (в 1823 году) в своей статье «Апостаты знания и неофиты веры» он с удовольствием вспоминает о бурных студенческих годах, проведенных в Галле, останавливаясь с некоторым умилением даже на красных, зеленых, белых и черных перьях, украшавших шлемы студентов, и на их больших сапогах, называвшихся «пушками», благодаря которым студенты «верхней частью походили на римских воинов, а нижней – на немецких почтальонов». Но, конечно, студенческая жизнь нравилась ему не одними своими шумными сборищами и пирушками, где, по выражению Бёрне, не было места грациям. В той же статье он дает нам рельефную картину тогдашней жизни в Галле, вполне оправдывающую то увлечение, с каким он отдался ей:

«Я с восторгом вспоминаю студенческие годы, проведенные в Галле. Молодость хороша для всех, где бы и как бы она ни проходила; но для студентов она – вдвое прекраснее. На одной и той же тропе они находят труд и веселье, и они освобождены от тяжелого выбора между удовольствием и работою в то время, как во всяком другом положении юноша слишком рано поставлен перед выбором Геркулеса. В Галле шла здоровая, полная движения, благотворная научная жизнь. Гёттинген был тогда тем, чем он был всегда, чем остается и до сих пор: приютом почтенного традиционного знания, аристократическим поместьем, богатым прекрасно устроенными, обеспеченными, неотчуждаемыми землями. В Галле же господствовал больше мещанский, промышленный труд, денежные обороты ума; знание и обучение быстро и весело переходили из уст в уста, из рук в руки. Мудрая и благодетельная заботливость прусского правительства образовала собрание профессоров, которое, не отвергая старых приобретений науки, сочувствовало всему новому. Вольф, громкая слава которого не превосходила его заслуг, знакомил нас близко с Анакреоном и надменными женихами Пенелопы. Шлейермахер читал теологию так, как преподавал бы ее Сократ, если бы он был христианином. В своих лекциях этики он рассматривал нравственную, научную и гражданскую жизнь людей. В его аудитории собиралась не только университетская молодежь, но и люди зрелых лет, всех сословий. В то же самое время он был университетским проповедником, и его слушатели становились тем набожнее, чем более вдумывались в его речи, потому что Шлейермахер плыл по морю веры, вооруженный компасом знания и держась рассчитанного, верного, несомненно точного направления. Рейль был одинаково замечателен как человек, как профессор медицины и как практик. Его фигура была благородна и внушала уважение, глаза его походили на глаза Фридриха Великого. В то время, когда он был окружен своими учениками, которые столько же любили его, сколько удивлялись ему, можно было легко вообразить себя в академии Афин. Он умел внушать своим больным и их родным непоколебимое доверие к себе, и неисцелимые теряли жизнь, но никогда не лишались надежды. Свои лекции по терапии и по глазным болезням он начинал и перемешивал стихами Шиллера и Гёте, и драгоценные плоды его исследований были скрыты под цветами. Тому, кто посещал только первые лекции семестров, могло показаться, что он слушает профессора нравственной философии или эстетики. Достигнув уже зрелых лет, когда знание может распространяться только в ширину, а не идет более в глубину и когда созревшие колосья духа опускают к земле свои тяжелые головы, сознавая необходимость этого закона природы, Рейль, в тесном кружке своих друзей и учеников, выражал наивное и трогательное опасение, что он может утратить молодость духа. Чтобы предохранить себя от этой опасности, он постоянно старался окружать себя порывистой молодежью и новыми книгами. Геркель усвоил ученье Кювье и внушал любовь к сравнительной анатомии и физиологии… Наконец, Стеффенс доводил до энтузиазма университетскую молодежь. Ученик Вернера, он был приглашен в Галле в качестве профессора минералогии; как ученик Шеллинга, он перенес туда и натурфилософию… Его речь была быстронесущимся потоком; слушатель увлекался за ним, без паруса, без руля и кормила, и только очутившись на берегу, начинал обсуждать слышанное…»