Михаил Жижка - Радищев Страница 7

При более внимательном и критическом рассмотрении оказалось громадное противоречие между либеральной фразой и истинным положением дел в стране. «Мягкосердие» на престоле писало разумные законы, а «лютость» чиновников и помещиков над крестьянами превзошла все возможные пределы «прежних времен». Под шумок либеральных фраз одна за другой узаконялись льготы дворянству и купечеству за счет невероятной эксплоатации крестьянства, которое буквально было отдано на разграбление помещикам, откупщикам и земским начальникам. Формально было отменено название «раб», и вместе с тем около миллиона казенных крестьян Екатерина раздарила своим любовникам, закрепостив Украину и польские провинции. Также формально была уничтожена пытка, проповедывалось просвещение, а искренний поборник просвещения, издатель Новиков, был посажен в Шлиссельбургскую крепость, писатель Княжнин умер под розгами. Вся внешняя и частично внутренняя торговля России находилась в руках иностранцев, на содержании которых находились сенаторы и министры. Провинциальные чиновники по три месяца не получали содержания, а взятки «строго были запрещены», но «от канцлера до последнего протоколиста все крало и было продажно». Напыщенная рекламность, казенное благополучие и невероятная пышность двора зиждились на разорении и вымирании крестьянства. На эту политику крестьянство ответило пугачевским восстанием, охватившем большую часть территории России и явившимся кульминационным пунктом в развитии классовых противоречий между дворянством и крестьянством. Такая социально-экономическая обстановка в стране противоречила даже самым умеренным принципам естественного права и гражданской добродетели. Эти противоречия между словом и делом, чудовищная социальная несправедливость не могли укрыться от зоркого и критического взгляда Радищева. Все это значительно умерило его «патриотический жар».

Мировоззрение и темперамент Радищева совершенно исключали равнодушное отношение его к действительности и спокойную работу в качестве чиновника правительствующего сената. По описанию самого Радищева характерные черты людей суть следующие: «одни приемлют, —говорит он, — все, что до них доходит, и трудятся над чужим изданием, другие, укрепив природные силы свои учением отстраняются от проложенных стезей и вдаются в неизвестные и непроложенные. Деятельность есть знаменующая отличность и в них то сродное человеку беспокойство становится ясно. Беспокойство, произведшее все, что есть изящного и все уродливое, касающее обоюдного до пределов невозможного и не понятного. возродившее вольность и рабство, веселие и муку, не щадящее ни дружбы, ни любви, терпящее хладнокровно скорбь и кончину, породившее стихию, мечтания и истину, ад, рай, сатану и бога»(Разрядка наша).

С какой же стороны проявил себя человек, для которого благородная и возвышенная деятельность является характерной особенностью?

Человеку, проучившемуся четыре года за границей, усвоившему принципы естественного права разума и добродетели, приходилось работать в обстановке, которая на каждом шагу противоречила самым умеренным принципам этого права, в окружении тупых и ограниченных взяточников и карьеристов из приказных. Все эти люди не только не равны были ему, как он пишет, «в познаниях, но и душевными качествами иногда ниже скотов почесться могут; гнушаться их будешь и ненавидеть, но ежедневно с ними обращаться должен». Работая в качестве чиновника, Радищев видел вокруг себя «согбенные разумы и души, и самую мерзость».

Для таких людей «в делах житейских важно не образование, ум и знание дела (как он думал), а расчет и уловка». Благоразумие, а иногда «один расторопный поступок, — говорят они, — в отношении начальника далее возводят стяжающего почести, нежели все добродетели и дарования совокупно». Вот как описывает Радищев практическую философию чиновников. «Они думают и нередко справедливо, что для достижения своей цели нужна приязнь всех тех, кто хотя мизинцем до дела их касается; и для того употребляют ласки, лесть, ласкательство, дары, угождения и все, что вздумать можно, не только к самому тому, от кого исполнение просьбы их зависит, но ко всем его приближенным, как то к секретарю его, к секретарю его секретаря, если у него оный есть, к писцам, сторожам, лакеям, любовницам, и если собака тут случится, и ту погладить не пропустят» [2]. Это был проложенный и обычный путь, по которому двигалась служилая дворянская молодежь вверх по иерархической лестнице чинов. Радищев не мог пойти по этому пути. Он глубоко презирал лесть, пресмыкательство и высоко ценил мужество, самостоятельность и человеческое достоинство. «Старайтесь, говорит крестецкий дворянин, один из героев «Путешествия», детям, уходящим на службу, — во всех ваших деяниях паче всего заслужить собственное свое почтение; дабы обращая в уединении взоры свои во внутрь себя, не только не могли бы вы раскаиваться о сделанном, но взирали бы на себя со благоговением. Следуя сему правилу удаляйтесь, елико то возможно, даже вида раболепствования… и так, — заключает он, — да не преступит нога ваша порога, отделяющего раболепство от исполнения должности. Не посещай николи передней знатного боярина, разве (только) по долгу звания твоего».

Радищев служил честно, но никогда не прислуживался. Он ненавидел карьеристов, крючкотворцев и взяточников и первый в истории русской литературы правдиво и метко описал нравственные качества и психологию чиновников, этих, По выражению Ленина «Иудушек, которые пользуются своими крепостническими симпатиями и связями для надувания рабочих и крестьян… и представляют из себя самую реакционную отечественную бюрократию, которая de facto и правит государством Российским».

Радищев жил и работал в «чиновничьей монархии».

Но самое замечательное в этой характеристике, как правильно отметил Плеханов, то, что Радищев нравы русской бюрократии рассматривает как неизбежный результат существующего политического строя. «Призер самовластья государя — говорит Радищев — не имеющего закона на последования ниже в расположениях своих других правил, кроме своей воли или прихотей, понуждает каждого начальника мыслить, что пользуясь уделом власти беспредельной, он такой же властитель частно, как тот в общем. И сие столь справедливо, что нередко правилом приемлется, что противоречие власти начальника «А» есть оскорбление верховной власти». «Иначе и быть не может по сродному человеку стремлению к самовластью и Гельвециево о сем мнение ежечасно подтверждается». Вывод таков, что дурные примеры деспотизма и самовластья царя заразительны и что «каков поп, таков и приход».