Петер Вайдхаас - И обратил свой гнев в книжную пыль... Страница 7

И потому я опять сидел в самолете внутренних линий аргентинской авиакомпании «Austral», следовавшем рейсом в расположенную в 750 километрах от Буэнос-Айреса Кордову — вторую остановку на пути к заветной цели моей мечты — Вальпараисо.

Мне было плохо, я чувствовал себя обессиленным, болела голова. Полуночные посещения известного своими танго заведения «El viejo Almacén», ночные бдения в кабаках итальянского увеселительного квартала Ла-Бока, многочисленные новые знакомства… Я чуть не «обручился» с маленькой студенткой юридического факультета. Правда, в тот вечер, когда меня представляли ее отцу, аргентинскому генералу ВВС(!), я установил, что ее сестра нравится мне еще больше. А потому поторопился поскорее забыть всю эту историю.

Моя первая выставка и время пребывания в фантастическом городе Буэнос-Айресе прошли словно в непрерывном угаре. И вот я сидел в самолете, глядел вниз на бескрайние просторы Пампы и думал о том, что со всем этим пора кончать.

Вся ответственность за дальнейшую судьбу выставки ложилась теперь на меня. Клауса Тиле, находившегося в состоянии сильного подпития, мы посадили в самолет на Мехико, где он собирался навестить одну мексиканку, которую знал еще по Германии. Позднее он женился на ней и насовсем перебрался в Мехико. А Гюнтер В. Лоренц влюбился в одну «porteca» (так в Аргентине называют жительниц Буэнос-Айреса) по имени Хайдэ, на которой он тоже впоследствии женился и по сей день живет с ней в Шварцвальде. К счастью, я в очередной раз избежал этого и был благодарен судьбе, что безумное время наконец-то позади. Я решил серьезно сконцентрироваться на работе, в конце концов я взял на себя, пусть и на какое-то время, обязательства по ее выполнению.

Но у этого южного континента свои законы, и я был лишь на подступах к тому, чтобы чары, исходившие от него и обитающих тут латиноамериканцев с их особым темпераментом и шармом, околдовали и меня. Я даже не подозревал, что пребывание в этом втором аргентинском городе настолько перевернет мою жизнь.

Если бы я прочел роман века «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса до того, то, может, не попал бы в Макондо, избежал бы встречи с Буэндиа, не вошел бы в «семью», связав себя брачными узами. От скольких разочарований и горечи я был бы избавлен, но мои потери при этом были бы неизмеримо большими, и лишение себя этого особого опыта человеческих отношений сильно сказалось бы на развитии моей личности, расширении моего все еще очень провинциального горизонта мышления.

Броситься с головой в другую, чуждую культуру, которая встречает тебя так настороженно, притом погрузиться в нее безоглядно, так глубоко и основательно, что уже и сам не знаешь, кто ты такой, и затем начать формировать себя с нуля, шаг за шагом, каждый раз внимательно всматриваясь и взвешивая, а стоит ли это того, чтобы стать частью нового человека, у которого уже мало что общего с прежним, — такой катарсис могла свершить только любовь, любовь двух человек разных культур и разных социальных структур, предпринявших попытку сойтись вместе, делая навстречу друг другу шаги на узеньком мостике языкового общения.

Гюнтеру В. Лоренцу удалось уговорить Эрнесто Сабато поехать с нами в Кордову и выступить у нас на выставке. К нашей маленькой труппе литературных циркачей присоединился еще один широко известный в Аргентине человек — бард и гитарист Эдуардо Фалу. Вот как обстоит дело в этой стране: ради дружбы ничего не жалко, даже если ты большая знаменитость.

Мы выступили дружной веселой кучкой на службе немецкой литературы, чего оба аргентинца и в мыслях не держали. Они просто хотели помочь другу, чтобы тот имел в их стране успех в своем деле. Я чувствовал, что все здесь как-то немного не так, как у нас, и испытывал удовольствие от умных и довольно ироничных диалогов, смысл которых, насколько это было возможно, переводил мне Гюнтер Лоренц.

Расположенный в предгорье Сьеррас-де-Кордова индустриальный город насчитывал тогда лишь 750 000 жителей (сейчас более трех миллионов), а в то время он как раз стремительно рос, обгоняя более крупный Росарио. Старый иезуитский центр Кордова, оспаривающая звание старейшего университета Южной Америки у перуанской Лимы и с гордостью называющая себя «la docta», подвергалась суровым гонениям со стороны жесткой националистической, почти фашистской политики провинциального милитаристского правительства. Студенты ввязались в опасную конфронтационную борьбу против политики «дубинки», проводимой военными, и им было совсем не до «немецкой книжной выставки» в их городе. Ежедневно случались аресты и были даже известны случаи пыток Студенты устраивали смелые, не лишенные изобретательности акции протеста, славу которых затмили разве что вооруженные выступления кордовцев. Стоило однажды разогнать студенческую манифестацию сворами собак, как студенты появились на следующий раз с мешками, набитыми кошками, которых они неожиданно вытряхнули, когда на них снова спустили собак.

В этой напряженной обстановке, к тому же на сорокаградусной жаре, я делал все возможное, чтобы собрать стенды и открыть выставку, проходившую под патронатом военного(!) министра культуры провинции Кордова и размещенную на двух этажах расположенного в центре города радиовещательного центра Radio Nacional, куда было приглашено примерно 250 гостей.

Пресса Кордовы, в отличие от Буэнос-Айреса, несмотря на специальное приглашение, звонки по телефону и даже личные визиты в редакции, на открытие не явилась. И то, что потом тем не менее все же опубликовали в прессе, было подготовлено в виде готовой для печати статьи либо нами, либо филиалом Гёте-Института в Кордове, лично доставлено и передано в руки непосредственно главному редактору.

Круглый стол с участием Сабато, Лоренца, кордовского переводчика Дюрренматта Альфредо Кана, три немецких художественных фильма, месса Шуберта в самом почитаемом соборе Кордовы и любительский спектакль «Ганс Сакс» на испанском языке хотя и вызвали наплыв посетителей, но едва ли способствовали привлечению внимания к выставке.

В конечном итоге мы насчитали 3700 посетителей. Чтобы посмотреть выставку, прибыло много аргентинских немцев из бывших колоний в этой провинции. Этих людей привела сюда ностальгия. Часть из них приехала с нелепыми представлениями о Германии, застрявшими в их мозгах, они чувствовали себя разочарованными, не находя на выставке тому подтверждения. Интерес же местных интеллектуалов к немецкому языку и самой нашей выставке в отличие от Буэнос-Айреса тоже был очень невысок.

Мне не хотелось этому верить. День и ночь я был на ногах, разносил по разным учреждениям города плакаты и проспекты, ходил по редакциям газет и радиостанций. Ведь это была первая выставка, за которую я отвечал самостоятельно!